Нет, я не из жнецов, сомненья тут не к месту.
Взял на колени я Луну, мою невесту,
И бьет свиданья час в приюте, где темно
За ширмой расписной; там над холмом нависли
Зонты зеленых пальм, и я склоняюсь к мысли,
Что, нет сомнения, затем лишь, чтоб вино
Цедилось медленней, темнея от сомненья,
Тот камень канул и в немой воде исчез
Меж бесконечных троп в скрещении небес —
Тот звучный камень ожиданья и сомненья.

Ещё встречаются для мелкой сошки бары
С нехитрым выбором дальневосточных блюд,
Где новогодний ждёт приют.

Те бары тесные матросов легендарных,
Чьи трубки потребят любой старинный яд,
Те бары вольные, где непроглядный чад,
Те бары, тающие в зорях лучезарных,

Те бары, где, кружа, наводит солнце лоск
На красноватый лак, бокалов лак глубокий;
Те бары, где столы гудят, но в эти окна
Зашоренный педант навряд ли сунет нос.

Поскольку яды есть, способные известь
Живое Древо чувств, к цветению готовых;
Есть вина грозные, в них зреют катастрофы,
И вскормлены они не корнем здешних лоз.

Привет тебе, мой бар, ты нас упас от яда
Страданий и невзгод, пригрел нас в нищете,
Ты вынес нас во всей душевной наготе
На отмели, куда беда не досягает.

Молчание хранит тебя и нас; такое
Молчание вполне понятно медицине:
Нам исцеление дарит оно в морфине,
Помимо всех рецептов и законов.

Вот час, когда для нас клонятся долу ивы,
Ночная глубина дарует им покров;
Вот колокол завел в соборе всех миров
Созвучий ангелуса вьюжные завивы.
На море — паруса, развернутые розы,
Под колокольней дремлет роза витража
И осыпается, и, в небесах кружа,
   Витают лепестки небесной розы.

И вечер, дряхлою душой склоняясь к нам,
Когда весло уснет и пальма шум потушит,
   Отпустит наши души
   По ангельским стопам.

Любовь? А смыть бы эту грязь
Парши наследственной и грозной
Покончить с этой вошью звездной
Жуирующей развалясь

Орган суровый ветролом
И море в гневном исступленье
Лишь слабый отзвук по сравненью
С чудовищно нелепым сном

О Ней о нас ли о душе ль
Которой праздник предназначен
Открой нам кто здесь одурачен
О Подстрекатель гнусных шельм

Та что в моей постели спит
Со мною воздух разделяет
Быть может в кости разыграет
Моей души небесный скит

Небо сходит с высоты
Брат свинарь кровопускатель
Твои свиньи в благодати
Ослепительно чисты

Дух нисходит на навоз
Словно ветр из мест безвестных
Где кочны на грядках тесных
Новых ждут метаморфоз

Под землею в царстве мглы
Так смиренно прах во прахе
Успокоились монахи
И ничтожны и светлы

В разложении секрет
Планетарной оболочки
В нем материя упрочит
Снов изжитых тленный след

Сверхпространство к нам грядёт
Кто убогий тот и первый
У вдовицы в лоне лёд
Благодать царит над стервой

На помощь, ловкие персты,
Лепите этих лбов овалы,
И эти уши из металла,
И щёки, выпуклые розы
И эти замкнутые рты
Там, где прошлись мои персты.

Витрина кружится, растёт.
Игра подобна бойне странной.

«Волос блестящих жирный слой
Тяжёлой, черною травой
Скрыл красноту глухого уха
И шей ошейник жировой.

Не схватишь то, что неизменно:
Прилив, отлив — о нет, долой,
Души пустые манекены
С булыжной вашей головой.

Вы, брови, твёрдости оплот,
Укройте милосердной кроной
Тот камень твёрдый, непокорный
Лиц, мною пойманных врасплох».

Скалою станьте, станьте Словом,
Что в человечьем рту трепещет
И спотыкается о мозг.