Я опущусь с парашютом в самом центре подпольных сражений,
    у меня при себе будет всё, чтобы ранить дороги,
    калечить мосты, отравлять водоёмы;
я научу партизан, как получше устроить засады,
    как бесшумно снять часовых
    и как правильно спеть немудреный куплет пулемёта;
я агентов противника буду ловить,
    как бабочку ловят фуражкой.
Каждый мой день будет кровью и кровью отмечен,
    каждая ночь моя станет возмездия ночью.
Будет мой хлеб отдавать синеватым дымком перестрелки.
На рассвете однажды я лягу в траву,
    уткнувшись в свой пропуск фальшивый.

Прежде чем в землю меня закопать, люди спросят:
    «А кто он такой?»
И никто им не скажет: «Он — тот, кто сражался,
    чтобы чистыми были дороги,
    чтобы птицы летали спокойно.»
«Как его имя?» Не скажет никто:
    «Его имя — вот эта трава
    и счастливые в поле ромашки.»
И забудут меня,
но опять под откос полетят поезда,
и другие колонны солдат
на дорогах других будут разорваны в клочья,
в воду рухнут другие мосты,
    и другие у берега лягут холодные камни,
    как убитые птицы-пингвины.

За густой пеленой
Наших будничных дел,
За больной маятой
Наших душ, наших тел,
Сквозь унылые тени
Обид и забот,
Сквозь тугое сплетенье
Житейских невзгод,
За уродливым миром
Пустой суеты,
За угрюмым и сирым
Лицом нищеты —

Мы увидеть должны,
Как прекрасна земля,
Как берёзы нежны
И легки тополя,
Сердце верного друга
Увидеть должны,
Зелень летнего луга
И трепет весны..
Сердце верного друга
Увидеть должны,
Зелень летнего луга
И трепет весны.

Сквозь ворчанье, и зов,
И рыданье, и брань,
И сквозь визг тормозов
В предрассветную рань,
За пронзительным плачем
Пожарных сирен,
За концертом кошачьим
Супружеских сцен,
И за воплем орущих
В саду малышей,
За истерикой ждущих
Войны торгашей —

Мы услышать должны
Шёпот сонной травы,
Красоту тишины,
Птицу в гуще листвы,
Что во мраке лесном
Задремала, успев
Сочинить перед сном
Колыбельный напев,
И во мраке лесном
Чутко дремлет, успев
Сочинить перед сном
Колыбельный напев.

Я, как матрос, пойду искать
Утеху в девках и вине,
И, если станешь ты страдать,
Мне будет весело вдвойне.
Отправлюсь я, как пилигрим,
На богомолье в путь-дорогу,
Твой стон молениям моим
Прибавит рвения, ей-богу.

Ты виновата только в том,
Что неизбытно день-деньской
Ты не любовью полнишь дом,
А беспробудною тоской.
Тоскливых тысячу ты дней
За ночь любви мне подарила,
И от унылости твоей
Мне стало всё вокруг немило.

Пойду горланить на углу
Хмельные песни в час ночной
И сатане воздам хвалу,
Коль ты услышишь голос мой.
Уйду в солдаты от тебя,
В сраженьях сгину, может статься,
А коль умрёшь, по мне скорбя,
Я ухитрюсь в живых остаться.

В плену дурной своей тоски
Меня зовёшь и ждёшь ты, но
Соединять материки
Цветам и вздохам не дано.
Любовь ты больше не зови.
Сегодня ненависть я славлю,
В музее попранной любви
Тебе я место предоставлю.

Пойду горланить на углу
Хмельные песни в час ночной
И сатане воздам хвалу,
Коль ты услышишь голос мой.

Ничего ты не понял.

Если нужны тебе поезда, чтобы где-то арканить удачу,
И нужен белый корабль, чтобы в дальние страны лететь
На поиски ясного солнца, о котором душа твоя плачет,
На поиски песни счастливой, которую мог бы ты спеть,
Тогда..

Если нужен тебе рассвет, чтобы в завтра снова поверить,
И завтрашний нужен день, чтобы он тебе придал сил,
И вернул тебе вновь надежду, странную эту потерю,
И верную руку вернул, которую ты упустил,
Тогда..

Если нужны тебе речи, произносимые стариками,
Чтобы в них найти оправдание всем отреченьям твоим,
И для тебя поэзия стала игрой словами,
И вся твоя жизнь отныне стала стареньем сплошным,
Тогда..

Если нужна тебе скука, чтоб делать умную мину,
И нужен гул городов, чтобы совести голос глушить,
И нужны тебе мелкие слабости, чтобы казаться милым,
А также приступы гнева, чтобы твёрдым и сильным слыть,
Тогда..

Тогда ничего ты не понял.

Любил я в детстве слушать сказки
Про добрых фей и всякий раз
Смущённо жаждал чьей-то ласки..
..Ах, я уже мечтал о вас.

Любил смотреть с дозорной бaшни,
Куда никто не кажет глаз,
На дальний лес, луга и пашни..
..Уже тогда искал я вас.

Любил глядеть, как грезит ива
На берегу в вечерний час,
Легка, нежна и горделива..
..Ах, я уже всё знал о вас.

Любил бродить всю ночь по саду,
Любил душистых трав атлас
И предрассветную прохладу..
..Уже тогда любил я вас.

Любил неистовые грозы,
Раскаты грома, града пляс
И на глазах на ваших слёзы..
..Ах, я уже тиранил вас.

Любил осенние поляны,
Когда закат печально гас,
Окутан в серые туманы...
..Уже тогда терял я вас.

Любил за липкой стойкой пиво,
Табачный дым, надрывный джаз,
Девиц, уродливых на диво,
И забывать пытался вас.

Вставайте, хватит спать, опасность у ворот,
Луна в немой тоске скривила бледный рот.

Вставайте, пробил час! Не спите, ради бога!
Положен кем-то меч у вашего порога.

Вставайте! Смерть — в седле, зловещий стук копыт
Газетною строкой по улицам летит.

Вставайте, час настал, пора надеть кольчугу,
Петух уже давно кричит па всю округу.

Вставайте! Голосом ночных радиограмм,
Сеньор, я вас бужу в тревоге по утрам.

Вставайте! В этот час державною тропою
Медлительные львы проходят к водопою.

Вставайте, лестница готова у стены,
И лег на латы блик истаявшей луны.

Вставайте, в очаге взыскует пламя пищи,
Голодный пес внизу по закоулкам рыщет.

Вставайте! Задрожал от нетерпенья стол,

В надежде вздрогнул шкаф, и содрогнулся пол.

Вставайте, спать нельзя, восток огнём объят.
Вставайте, мой сеньор, иначе вас съедят.

Ты так спешишь писать
Как будто боишься не поспеть за жизнью
А если так скорей к своим истокам
Поторопись
Поторопись и передай
Тебе доставшуюся долю
Чудесного
И доброты и мятежа
Ты в самом деле можешь не поспеть за жизнью
Невыразимой жизнью
Единственной с которой ты согласен слиться
В которой ежедневно
Тебе отказывают существа и вещи
И от которой в беспощадной битве тебе то здесь то там
Урвать клочок-другой порою удаётся
А вне её один лишь тлен
И если в пору тяжкого труда ты встретишь смерть
Прими её как принимает потный
Затылок
Ласку
Прохладного платка
Склонись пред ней
И смейся если хочешь
И ей отдай свою покорность
Не отдавай оружья
Ты создан был для редкостных мгновений
Преобразись исчезни
Без сожалений
Смирись с необходимостью суровой
На том углу за ближним поворотом
Быть может жизнь твоя
Исчезнет

Роись во прахе
Никто не в силах ваш союз расторгнуть
С жизнью.

Легко, осторожно он ложится на тротуар —
Тротуар срывается с места на огромнейшей скорости.
Он садится на землю —
Взлетает земля.
Отдохнуть он надеется только на макушках своих детей,
Он их ждёт терпеливо.

Песка тончайшего чудо
Листья цветы пронзает
Расцветает в плодах
Заполняет сумрак

Всё наконец распылилось
Всё изменяется тает
Разбивается исчезает
Смерть отступает

Наконец
Самый свет теряет свою природу
Становится жаркой звездою голодной воронкой
Утрачивает лицо
И краски

Молчаливый слепой
Он везде одинаков и пуст.

Встала она на веках моих,
Косы с моими смешав волосами,
Форму рук моих приняла,
Цвет моих глаз вобрала
И растворилась в моей тени,
Как брошенный в небо камень.

Всегда у неё открыты глаза,
Они не дают мне спать.
Грезит она среди белого дня,
Она заставляет меня смеяться,
Смеяться, и плакать, и говорить,
Хоть нечего мне сказать.

Слёзы в глазах, и на сердце горе,
Постылое горе, унылые слёзы,
Живой человек, ничего он не просит,
Печален в тюрьме и печален на воле.

Погода печальна, и ночь беспросветна,
Слепого не выгонишь в темень такую.
А сильный в тюрьме, а слабый у власти,
Жалок король, королева на троне.

Улыбки и вздохи, гниют оскорбленья
В устах у немых и в глазах у трусливых.
Не трогайте здесь ничего — обожжётесь!
Держите-ка лучше руки в карманах.

Из этой деревни тихой
Идет, трудна и крута,
Дорога к слезам и крови.
Наша душа чиста.

Ночи теплы и спокойны,
А мы для любимых храним
Самую ценную верность — надежду
Живыми вернуться к ним.

На школьных своих тетрадках
На парте и на деревьях
На песке на снегу
Имя твоё пишу

На всех страницах прочтённых
На нетронутых чистых страницах
Камень кровь ли бумага пепел
Имя твоё пишу

На золотистых виденьях
На рыцарских латах
На королевских коронах
Имя твоё пишу

На джунглях и на пустынях
На гнёздах на дроке
На отзвуках детства
Имя твоё пишу

На чудесах ночей.
На будничном хлебе дней
На помолвках зимы и лета
Имя твоё пишу

На лоскутках лазури
На тинистом солнце пруда
На зыбкой озёрной луне
Имя твоё пишу

На полях и на горизонте
И на птичьих распахнутых крыльях
И на мельничных крыльях теней
Имя твоё пишу

На каждом вздохе рассвета
На море на кораблях
На сумасшедшей горе
Имя твоё пишу

На белой кипени туч
На потном лице грозы
На плотном унылом дожде
Имя твоё пишу

На мерцающих силуэтах
На колокольчиках красок
На осязаемой правде
Имя твоё пишу

На проснувшихся тропах
На раскрученных лентах дорог
На паводках площадей
Имя твоё пишу

На каждой лампе горящей
На каждой погасшей лампе
На всех домах где я жил
Имя твоё пишу

На разрезанном надвое яблоке
Зеркала и моей спальни
На пустой ракушке кровати
Имя твоё пишу

На собаке лакомке ласковой
На её торчащих ушах
На её неуклюжей лапе
Имя твоё пишу

На пороге нашего дома
На привычном обличье вещей
На священной волне огня
Имя твоё пишу

На каждом созвучном теле
На открытом лице друзей
На каждом рукопожатье
Имя твоё пишу

На стеклышке удивленья
На чутком вниманье губ
Парящих над тишиной
Имя твоё пишу

На руинах своих убежищ
На рухнувших маяках
На стенах печали своей
Имя твоё пишу

На безнадёжной разлуке
На одиночестве голом
На ступенях лестницы смерти
Имя твоё пишу

На обретенном здоровье
На опасности преодоленной
На безоглядной надежде
Имя твоё пишу

И властью единого слова
Я заново жить начинаю
Я рождён чтобы встретить тебя
Чтобы имя твоё назвать

Свобода.

Ну что поделаешь мы жили как в могиле
Ну что поделаешь нас немцы сторожили
Ну что поделаешь в тоске бульвары стыли
Ну что поделаешь сердца от горя ныли
Ну что поделаешь нас голодом морили
Ну что поделаешь мы безоружны были
Ну что поделаешь ночные тени плыли
Ну что поделаешь друг друга мы любили.

Если в Испании есть дерево цвета крови
Это дерево свободы

Если в Испании есть неумолкший язык
Он говорит о свободе

Если в Испании есть чистый стакан вина
Выпьет его народ.

Там, внутри, в глубине,
Протяженность уходит, сжимается,

Сливается с бесконечностью.

И вот уже нет ничего — только шар,
Беспредельный, невидимый,
В котором чудовищной плотью
Пульсирует чернота.

А в немыслимых далях
Одинокий, затерянный

Смотрит
Мерцающий глаз —

Догорает сердце костра.

Нам хотелось всегда
Обогнать торопливое время,

Раньше него погрузиться
В свинцовую массу того, что ещё не свершилось,

Заарканить вольное нечто,
Чего приручить не успело время,

И, прижимая добычу, глядеть,
Как, выбиваясь из сил, торопится время

К нашему берегу сквозь века и туманы.

Нечто неясное
Шагает рядом с тобой,
Сопровождает тебя повсюду.

Оно — или это он? — всегда по ту сторону
Чего-то прозрачного.
Всегда с тобой неразлучно.

Он глядит на тебя неотступно,
Будто глядеть на тебя —
Для него наслажденье и долг.

Он живет для того, чтобы мог ты идти вперед.
Он как зов,
Он снимает усталость.

Без него
Ты споткнёшься.

Ты давно бы упал на дороге,
Когда бы грядущее
Не держало тебя на прицеле.

Отчего в отвращенье
немеет рука

По какому смещенью
привычных вещей

Стук копыт за окном
как бряцанье стаканов
терзает мне грудь

Поезд чокнулся с адом
и тронулся в путь.

В деревне — беда.
Люди печально слушают
раненого дрозда.
Слушают, как единственный в деревне дрозд
последнюю песню поёт,
потому что единственный в деревне кот
наполовину сожрал дрозда.
И вот умолкает дрозд навсегда,
и сытый кот
восвояси бредёт,
облизываясь на ходу,
и деревня роскошные похороны
устраивает дрозду.
Давно не видали таких похорон!
В качестве гостя почётного
кот приглашён.
В процессии траурной степенно шагает кот.
Девочка соломенный гробик несёт,
несёт и горько-прегорько плачет.
И говорит ей кот:
«Да если б я знал,
что дрозд в твоей жизни так много значит,
я бы его целиком сожрал,
а тебе бы сказал,
что дрозд улетел далеко-далеко,
в края, из которых вернуться домой нелегко,
и что, пожалуй,
он никогда не вернётся,
и ты бы чуть-чуть погрустила,
но не стала бы слезы лить..
Ах, нужно любое дело
до конца доводить!»

Впустите скорее собаку, покрытую грязью,
Наплевать вам на тех, кто не любит собак и гнушается грязи,
Впустите, впустите собаку, которая вся, Наплевать вам на тех, кто гнушается грязи,
Кто не знает собак,
Не понимает собак
И не ведает грязи,
Впустите собаку,
Дайте ей отряхнуться от грязи,
Собаку можно отмыть,
Грязь можно отмыть,
Воду тоже можно отмыть,
Но никак не отмоешь того,
Кто твердит, что он любит собак
При одном лишь условии, что..
Нет, собака, покрытая грязью, чиста,
Грязь тоже чиста,
И даже вода
Иногда бывает чиста,
А те, кто твердит:
«При одном лишь условии, что..» —
Не бывают чисты
Никогда.