Тянем мы свою беду,
замерзаем на ходу —
и зачем козлу баян,
знает только тот, кто пьян.

Греем руки меж грудей
перелётных лебедей —
а июль или январь,
знает только календарь.

Здесь во злате на дворе
даже яйца курей —
а в избе на полочке
смерть лежит иголочкой.

Здесь Никола — два орла,
ни кола и ни двора,
ходит вкруг да около —
лишь бы сердце ёкало.

Здесь коса о двух концах,
словно палка в колесáх:
то не косит — мается,
то не расплетается.

Посадил тут царь горох,
да от скуки чуть не сдох,
потому что грустно
зреет кукуруза.

Тут в почёте соль и кнут,
даже хлеб солёный тут —
только очень маленьким
можно верить в пряники.

Спирт в пиру и на гробу,
да хоть кол теши на лбу,
а мы только тешимся,
плачем и не чешемся.

Рубим только от плеча,
сдуру либо сгоряча,
и висит на дереве то,
что нам отмерили.

Вышли было воевать,
да нету слез чтоб горевать;
топорами, вилами
по воде водили мы.

Знает только местный брат,
почему гудит набат,
почему Царь-колокол —
да и тот расколотый.

Старцы просят у дверей
белокаменных церквей —
то ли покаяния,
то ли подаяния.

Выйдет туча, грянет гром,
перекрестится наш дом —
а пока что тучи нет,
надеемся на лучшее.

Постоим на берегу,
постучим по дереву,
на ладони поплюём,
да с бедою поплывём..