«Нет, колебанье бесполезно.
Всё ясно для меня.
Я говорю из тьмы железной
Для завтрашнего дня».

В одной из чёрных одиночек
Шёл разговор всю ночь.
«Согласен, — шепчет переводчик, —
Нам кое в чём помочь?

Жить, как мы все. Пусть на коленях.
Но жить. Согласен жить?
Шепни нам только слово, пленник,
Чтоб волю заслужить.

Шепни хоть на ухо, — и тотчас
Дверь настежь из тюрьмы.
Взвесь и прикинь, сосредоточась:
Не так уж скупы мы.

Смахнуть с земли тебя легко мне.
Легка любая ложь.
Но вспомни, вспомни, только вспомни,
Как белый день хорош».

И тот ответил: «Бесполезно.
Все ясно для меня», —
Так он сказал из тьмы железной
Для завтрашнего дня.

И довод прозвучал последний:
«Как люди ни чисты,
Но платят за Париж обедней, —
Плати за жизнь и ты».

Шпион ушёл с достойным видом,
Скрывая торжество,
И шепчет узник: «Нет, не выдам,
Не выдам никого.

Пусть гибну. Франции известен
Мой лозунг боевой.
За столько слов её и песен
Плачу я головой».

Опять вошли, ведут под стражей
На немощёный двор.
И рядом вьется скользкий, вражий,
Немецкий разговор.

Но что ни скажут — бесполезно.
Молчал он, честь храня,
Под пулями, во мгле железной
Для завтрашнего дня.

Под пулями успел он фразу
Пропеть: «К оружью, граж..» —
И грянул залп. И рухнул сразу
Товарищ славный наш.

Но «Марсельеза» стала скоро
Той песнею другой,
Той самой лучшею, с которой
Воспрянет род людской.

Мы двое крепко за руки взялись
Нам кажется что мы повсюду дома
Под тихим деревом под чёрным небом
Под каждой крышей где горит очаг
На улице безлюдной в жаркий полдень
В рассеянных глазах людской толпы
Бок о бок с мудрецами и глупцами
Таинственного нет у нас в любви
Мы очевидны сами по себе
Источник веры для других влюблённых.