В нашем маленьком городке
У всех моё имя на языке.
Бешусь я или же тих и нем,
Я всё равно слыву невесть кем.
Не причинял я вреда никому,
Следуя мирно пути своему.
Но люди обычно не любят таких,
Кто хоть чуть-чуть не похож на них.
Меня все кляли неперебой,
Кроме немых, уж само собой.

Я в праздник не покидал кровать
И оставался спокойно спать,
И музыка, что звучала в окне,
Не относилась ко мне.
Не причинял я вреда никому
Тем, что мне нравилось быть одному.
Но люди обычно не любят таких,
Кто хоть чуть-чуть не похож на них.
И пальцем тыкал в меня любой,
Кроме безруких, само собой.

Однажды я, на свою беду,
С воришкой яблок столкнулся в саду,
Беднягу хозяин догнал почти,
Но я у хозяина встал на пути.
И хоть я вреда никому не принёс
Тем, что мальчишка ноги унёс,
Но люди обычно не любят таких,
Кто хоть чуть-чуть не похож на них.
И вслед мне ринулись все гурьбой,
Кроме безногих, само собой.

Теперь пророки мне не нужны,
Часы мои и так сочтены,
Вот только покрепче отыщут пеньку,
И буду болтаться я на суку.
Хоть я никому и не сделал зла,
Ступив на дорогу, что в Рим не вела,
Но люди обычно не любят таких,
Кто хоть чуть-чуть не похож на них.
Придут поглазеть на меня толпой,
Кроме слепых, уж само собой.

Не один уже год миновал
С той поры, как я хлеб жевал,
С той поры, как вино я пил,
С той поры, как я печь топил.
И уж решили гробовщики,
Что мои похороны близки.
И смерть поджидала меня у ворот,
И приняло дело дурной оборот.

Случилась тут неприятность со мной.
Попался прохожий с толстой мошной,
Удар полена я не рассчитал,
И вмиг бедняга пред богом предстал.
Не разбирался никто, что к чему,
Сразу меня упекли в тюрьму.
Чтоб научиться себя вести,
Пришлось мне время в Санте провести.

Лет через сто я пинком под зад
Вышвырнут был из Санте назад,
И так как сентиментален я стал,
Я возвратился в родной квартал.
Не в силах справиться с дрожью колен,
Крался я вдоль знакомых стен.
Боялся, прохожие от меня
Будут шарахаться как от огня.

Я думал, часу ещё не пройдёт,
Как все мне дадут от ворот поворот,
На лицах у всех я прочту одно:
Надо меня бы повесить давно
На первом же уличном фонаре,
И уж не ладанка на шнуре —
Горло моё захлестнула петля,
И плачет по мне земля.

И тут мне встречный сказал: «Салют,
Давненько тебя не видали тут!»
Другой мне руку крепко пожал,
Спросил, как здоровье, и путь продолжал.
Тогда я понял, что сохранил
Добрых людей ещё белый свет,
И есть ещё и добро и свет,
И сел на землю, и слезы лил.

Прощай, заря! Я выхожу из леса привидений — в лицо глядят дорог палящие кресты. Листвы затягивает сладкий омут. Упругий август смётан в стог.
Вдыхаю даль, мотаю потихоньку клубки дымков.
Я выберу зелёную ограду, легко перешагнуть через самшит. Деревенька в горячих бегониях кудахчет, фыркает, чистит пёрышки. Как дивно кидаются шавки на курчавые оборки юбок!
Где искать её.. начнем с фонтана. Напрасно я ухватился за ниточку бус-пузырьков.
Глаза в глаза душистый горошек.

Свернулось молоко сорочки на стуле. Солнечный зайчик шёлковой шляпки преследует по пятам. Ах, юноша.. Зеркало мстит за тебя, ехидно судачат обо мне башмаки в углу. Мгновение пятится, возвращается, чтобы облапить плоть.
Я сброшу рассохшиеся стены. Дом ходит ходуном. Трясёт! Постель подмигивает вышитой подушкой.
Тверди, тверди скрипучий трудный стих ступенек.

Глухари на току.. толика страха или
кокетливый ток набекрень
цвета мирабели?
О как она комкает
горячую лайку перчатки,
какой бьёт из рукава
потешный бенгальский огонь!

В Тироле, когда лес всё гуще,
отринув
докучного долга
аляповатый лубок,
но совесть:
скребущий наждак,
вытряхиваю настурции из её письма.

Угасших солнц огонь — сиянье вечных слов,
И фраза прозвучит примерно так: экстаз
Поющей почвы, крон деревьев, деревень,
Свисающих с перил балконов и террас;
Долины вдалеке, лёд на вершинах гор;
О красота земли, уже близка пора
Кончины, вновь горит безжалостный костёр
Осенний в вышине и опаляет луг.
В истоме сжала холм в объятиях жара,
И дню невыносим убогий вид лачуг,
В тени каштанов честь уснула вечным сном,
И унесешь в душе, покинув этот край,
Груз рухнувших надежд и гнёт безумных чувств..

Во мраке душных зал и в коридоров тьме
Где кажется со стен обитых красной тканью
Нисходит на постель разгула смутный страх
Я знаю облик твой глаза и забытье
Я знаю королев ночей и сновидений
Я знаю душу цвет твоих румян ужимки
Бездушие души тяжёлый сердца стук
Твое дыханье стон твой шепот и колье
Твоих поддельных ласк способных осквернять
Твой чистый поцелуй в грязи в любой дыре
Твой неподвижный труп невинный и беспечный
Бледнеющий ещё
Молочною рекой в которой молоко на солнце высыхает.