Та гордость, что звучит в стихах моих упорно
Вполне оправдана — не удивляйтесь ей;
И если доживёт мой стих до ваших дней —
Поверьте, что была та гордость непритворна.

Мы были не из тех, кто спину гнул покорно, —
Борцами были мы, и песнею своей
Не жалость я хотел будить в сердцах людей, —
Хотел, чтоб в бой звала, подобно звукам горна.

Мы знали хорошо, куда наш путь ведёт:
Нам было суждено сразить извечный гнёт
И опрокинуть мир, где царствует богатство.

Познали мы нужду, душил нас гнев подчас,
И крепко спаяны мы были чувством братства.
Поймите это всё — и вы поймёте нас.

Там, внутри, в глубине,
Протяженность уходит, сжимается,

Сливается с бесконечностью.

И вот уже нет ничего — только шар,
Беспредельный, невидимый,
В котором чудовищной плотью
Пульсирует чернота.

А в немыслимых далях
Одинокий, затерянный

Смотрит
Мерцающий глаз —

Догорает сердце костра.

Нам хотелось всегда
Обогнать торопливое время,

Раньше него погрузиться
В свинцовую массу того, что ещё не свершилось,

Заарканить вольное нечто,
Чего приручить не успело время,

И, прижимая добычу, глядеть,
Как, выбиваясь из сил, торопится время

К нашему берегу сквозь века и туманы.

Нечто неясное
Шагает рядом с тобой,
Сопровождает тебя повсюду.

Оно — или это он? — всегда по ту сторону
Чего-то прозрачного.
Всегда с тобой неразлучно.

Он глядит на тебя неотступно,
Будто глядеть на тебя —
Для него наслажденье и долг.

Он живет для того, чтобы мог ты идти вперед.
Он как зов,
Он снимает усталость.

Без него
Ты споткнёшься.

Ты давно бы упал на дороге,
Когда бы грядущее
Не держало тебя на прицеле.