2021.12.13. Интервью Антона Снятковского Михаилу Кузнецову

— Так, ну что, Антон, начнём мы с погружения в прошлое. Я недавно виделся с Лёшей Сальниковым, ездил в Электросталь. Видел здание библиотеки, не знаю, чем это было во времена вашей юности. Лёша сказал, что там был электростальский клуб «Что? Где? Когда?».

— Тогда это тоже было библиотекой. Мы там собирались по субботам. Я ждал эту субботу прям как праздник.

Лёша и Богдан учились в Лицее. Это была школа для умных. А я в школе для не очень умных учился. Где жил, там и учился. Богдан, кстати, тоже в этой школе начинал. Мы там с ним и познакомились.

— В десятой, да?

— В десятой, да. Я в шестом классе учился, а он в пятом. Я пришел на городскую олимпиаду по русскому, и от нашей школы ещё какой-то светленький мальчик пришел. Ну и как-то, «привет» — «привет». Так познакомились, а плотнее общаться стали уже позже, когда я уже в десятом классе учился, а он, соответственно, в девятом.

— Кстати, а почему вы не перешли в Лицей?

— Туда нужно было сдавать вступительные экзамены и математику — ну, я б не сдал. У нас не очень хорошо всё преподавали, честно говоря, и что я как-то дома изучил — то да, что нет — то и нет. В общем, не думал, что смогу.

— Человек с числом Эрдёша из обычной самой школы в Электростали, где всё плохо преподавали?

— Ну, оно же не Э́рдёша, немножко не про математику у меня. Которое у меня — оно про что-где-когду.

Про школу ничего хорошего, кроме того, что в ней учился Богдан, я сказать не могу. Десять потерянных лет. А Лицей был совершенно замечательным местом. Я туда приходил в гости, тусил, общался с людьми.

— А, то есть, вы были в этой тусовке лицейской?

— Заходил. Захожанин. Они там регулярно были, а я, ну… Иногда.

— Антон, вы как человек, который больше всех из вашей тусовки любит «Что? Где? Когда?» — ну, понятно почему такой вывод можно сделать. Расскажите, как жил тогда клуб. Лёша обрисовал в общих чертах, но хотелось бы из первых рук прям услышать.

— Был наш любимый замечательный тренер Эрик, Эрленд Гурский, он и сейчас в Электростали живет. Он пару раз играл по телевизору, в телеклубе. Я, правда, ни разу не видел этих игр, но они были.

И вот Эрик провёл чемпионат среди школ нашего города — и я сразу там второе место занял. Там ещё пять человек сидели, но занял его я. После чемпионата Эрик говорит: «Кто хочет, приходите в клуб». Пришло человек шесть-семь. Не очень много. И он нас очень долго тренировал. Раз в неделю, по субботам.

Начинали немножечко-немножечко с «Что? Где? Когда?», а больше со всяких развивающих игр. Шарады, ассоциации, контакты и так далее, и тому подобное. А серьёзную игру, хоть сколько-нибудь серьёзную, против других команд из другого города, мы первый раз провели больше, чем через год. То есть, сначала только тренировались. Но зато мы поехали и сразу выиграли чемпионат Москвы среди детей.

— Это под капитанством Богдана в Доме Пионеров?

— Да-да. Тренер у нас абсолютно великий, конечно. Неописуемо повезло с этим человеком.

— А он играл? В смысле, был большим игроком на мировой арене, может быть?

— Нет, большим нет. Он был большим тренером. А игроком, ну, неплохим.

— Мои родители очень любят «Что? Где? Когда?». В телеформате, конечно. И меня всегда интересовало, как создаются вопросы в «Что? Где? Когда?». Потому что создавать их чётко из какого-то факта несправедливо — нужно, чтобы можно было догадаться. Вы, как автор многих вопросов, можете мне рассказать, как они делаются?

— Чаще всего читаешь, например, книжку, или кино смотришь. Увидел интересный факт и понимаешь, что это прекрасный повод для вопроса, что его можно сформулировать как загадку, так, что можно будет догадаться до ответа. И вопрос должен быть не викторинного типа. Викторинный — это в «Своей игре». Например, «в каком году родился Пушкин?». Или знаешь, или нет, тут догадываться нечего. А вопросы «Что? Где? Когда?» — они на логику, на интуицию, на что-нибудь такое. С элементом знания, но он не должен быть главным. Что-то знать, конечно, не помешает. Но, основной компонент — это догадка. Как в загадках.

— Можете вспомнить какой-нибудь вопрос? Который вы, может быть, лучшим считаете. Богдан сказал, что вопросы «Что? Где? Когда?» — как маленькое произведение, наравне со стихотворением или картиной. Я думаю, что запоминаются такие вещи.

— Ну, столько их было! Прям так лучший — сложно сказать. Но какой-нибудь припомню. Вот такой был вопрос: В девяносто седьмом году ЕГО убила станция «Мир», упавшая на Землю. Назовите его имя. Вот и весь вопрос. Вопрос этот несколько команд взяли.

— Так, здесь надо прям подумать. Станция «Мир», упавшая на Землю.

— В девяносто седьмом году.

— В девяносто седьмом году, да/ Так как я очень сконцентрирован на интервью, не могу сейчас думать про вопрос, но мне будет интересно его решить. А вы рассказали про «Свою игру», про викторинный тип. Я посмотрел последний выпуск, который можно было найти на НТВ, где вы играли.

— О, проиграл небось.

— Да. Но это было интересно! И Антон, вы очень азартный человек, на самом деле.

— Есть такое.

— По вам вот видно. И вот такой вопрос. Из всего многообразия интеллектуальных соревнований, то есть там, го, шахматы, почему вы выбрали именно «Что? Где? Когда?» и «Свою игру»?

— В шахматы-то я тоже играю. Только похуже. Но с большим удовольствием. Так исторически сложилось… Наверное, потому что в «Что? Где? Когда?» у меня сразу хорошо стало получаться.

В шахматы я пришел, скажем, в первом классе играть и проиграл. А в «Что? Где? Когда?» я пришел и неплохо сыграл. Где получается, то и разрабатывал.

— Понятно. Богдан рассказывал историю, как он поехал с вами играть то ли в туркменскую, то ли в киргизскую команду.

— Узбекскую.

— И, вообще, что вы периодически приглашали его поиграть. Но при этом Богдан говорил, что он не был из тусовки «Что? Где? Когда?» и вообще называл себя самым тупым из всех игроков. Не думаю, что с ним можно согласиться, но это его взгляд.

— Так всегда хорошо говорить, потому что взятки потом гладки.

— Да. Богдан больше технического ума человек, а не энциклопедического. Чем он был полезен команде, если играл не постоянно, не тренировался?

— Тем, что у него логическое мышление. С кругозором, на самом деле, тоже всё в порядке. Но в первую очередь — чёткое логическое мышление. ЧГК же игра командная. Один сказал: «Ну вот это, наверное, по логике должно быть так и так, какой-то человек, который сделал то-то и то-то». А уже какой-нибудь эрудит добавляет: «А, так это же такой-сякой человек».

Вопросы зачастую берутся не в одиночку, а в раскрутку: один дал пас, другой забил гол. Как в футболе. Один сказал, в каком направлении думать, а там уже поддержали и добили. Может быть, у одного игрока знаний необходимых не было, а он подсказал в какой области искать. Например, так. На самом деле у Богдана со знаниями тоже всё в порядке.

— То есть, самая сильная сторона — это логическое мышление? Можно её так назвать?

— Можно. Я бы так и сказал.

— Так, тогда сейчас немного отвлечемся от Богдана. Когда я искал про вас информацию, Антон, хоть какую-то, то обнаружил, что ваша основная профессия — редактор в издательстве.

— Скорее корректор. Больше корректор, да.

— Расскажите про свою работу на примере книги. Блин, вот прям только что ж смотрел…

— Которая про что?

— Которая про войну, фотографии.

— Это Роберт Капа может, не? Военный фотограф, который? Наверное, Роберта Капы. Честно говоря, у меня такое количество книг уже этих было.

— Так, я сейчас вспомню, секунду. Так, «На небе никого», вот.

— Честно говоря, я не помню. Автор-то кто?

— Ксения, Ксения, Ксения…

— Букша? А, господи! Всё! Да, это же недавно было. Хорошая книжка, да, мне понравилось её читать. Букша — она вообще классная. Хотя лично мы не знакомы, но мне нравится её творчество. Она из реальных историй времен Второй Мировой войны собрала книгу. С разных сторон, разные персонажи. Тут русские, там мальчики в партизаны пробираются, а там немецкого летчика сбили. У каждого из них своя жизнь, свои проблемы. И всякие военные реалии. Надо сказать, что книгу эту было очень легко вычитывать, потому что автор очень грамотный. Большая редкость.

— Я сейчас, допустим, читаю расшифровки интервью и вижу, что человек, может быть, на эмоциях, может быть, как-то заволновался — и криво сказал, некрасиво. Читать сложно и нужно перефразировать. Это похоже на вашу работу?

— Конечно. Это входит в круг моих обязанностей. Сказано не слишком хорошо, или, допустим, слишком сложное предложение. Разбил его на два попроще, да и всё. Переставил так слова, чтобы посвободнее, попроще это читалось.

— Как сейчас живут корректоры и редакторы в России?

— Ну, как. Если много работают, то могут что-то и заработать. Это далеко не самая высокооплачиваемая профессия. Я ещё из высокооплачиваемых. Но всё равно это… скажем так, с айтишниками никакого сравнения.

— Кстати, вот сказали вы про айтишников. И у меня такой сразу вопрос: вот мы живем в цифровом веке фаст-фудной информации. Читать книги у людей остаётся все меньше и меньше времени. Почему, как вы думаете, сегодня книга не умирает? Почему она не остаётся только игрушкой только для букинистов, которые обращают внимание на то, как она сделана. Всё-таки большинство людей за информацией гонятся. Но читай-городы новые строятся, книги покупаются. И даже наоборот, когда, казалось бы — этот не самый удобный контейнер, тяжелая бумага, всё равно обскакивает телефон. До сих пор люди чаще читают с бумаги.

— Мне сложно сказать, почему так, за других. Я не знаю. Предположу, что скорее дело в людях старшего поколения — моего и старшего. Люди как привыкли читать с бумаги, так у них и идёт. Я думаю, что лет через двадцать так не будет.

— А, то есть, книга все-таки умрёт?

— Не умрёт, но сдаст позиции.

— На самом деле, я ждал более оптимистичного ответа.

— Может и так. Я нисколько не ручаюсь за этот прогноз. Сам-то я, честно говоря, не очень много книг читаю, потому что всё время есть, что прочитать за деньги. Гарри Поттер лежит, я уже год не могу дочитать.

— Гарри Поттер?

— Ну да. Я четыре книжки прочитал, а три так и лежат. Будет просвет какой-нибудь в работе — почитаю.

— А как Гарри Поттер воспринимается в сорок (около) лет?

— Да хорошо. Перевод плохой, правда. В смысле, все они плохие.

— От Росмэна?

— Да, он самый…

— Классический.

— Да, я посмотрел — остальные ещё хуже. А английским я, к сожалению, не в той степени владею, чтобы свободно на нём литературу читать. Но книжка хорошая, интересная, мне нравится. Как-то вот раньше не дошли руки, а сейчас дошли.

— Ещё немного побудем на книгах. Есть две вещи очень очевидные, по которым у вас есть с Богданом о чем поговорить, чем заняться, вот «Что? Где? Когда?». Хотя Богдан давно не играет.

— Поигрывает. Несколько раз в год.

— Не постоянное его дело. И книги. Я думаю, что вы работаете редактором добровольно и с удовольствием, так или иначе.

— Смотря какая книга. Так бывает, что и без.

— А на чём вы ещё с Богданом сошлись, потому что, судя по всему, вы больше двадцати лет уже общаетесь.

— На музыке, конечно же.

— Вот! На музыке. Лёша Сальников говорил, что вы очень повлияли на его музыкальный вкус.

— А я бы сказал, что Богдан был моим музыкальным гуру.

— А, даже так?

— Да, Богдан как раз во времена, когда мы жили в Электростали ещё, врубился в прогрессив-рок. У него было очень много сначала кассет, потом компакт-дисков — какие-то гигантские объемы. У меня тоже было, но поменьше. И он был большим эрудитом. Я приходил, слушал новые записи, то, это, что-то мне нравилось, что-то нет. Но многое нравилось. Я очень много как раз через него и узнал. И на формирование моего музыкального вкуса он повлиял, наверное, в большей степени, чем кто-либо ещё.

— Тогда я ещё задам вопрос, который планировался на конец, но сейчас будет к месту. Я задаю этот вопрос всем людям, с которыми общаюсь про Богдана. Потому что Богдан любит постоянно чему-то новому учится. И вот: чему вы научились у Богдана? И сразу же второй: как вы думаете, чему он научился у вас?

— Богдан всегда думал своей головой. Вот это меня очень привлекало и подкупало. Что могло сто человек думать так, а Богдан эдак, и Богдан и оказывался прав. Такое не раз случалось. Думаю, что это. А он у меня... я не знаю чему. Это сложно сказать. Это лучше Богдану знать, наверное. Я не уверен, что вообще чему-то.

— Когда-нибудь мне кто-нибудь ответит на вторую часть вопроса? Видимо, не сегодня. Ладно, вернёмся тогда к вам. Я прочитал часть статьи про команду «Неспроста» (каюсь, Википедия), с которой вы стали дважды чемпионом мира.

— Это не совсем так.

— И в 2008 году случился конфликт на счёт доступа к заданиям и вопросам. И команда распалась. И как я понял, читая про спортивный «Что? Где? Когда?», «Неспроста» — это такая команда, которая, скорее всего, войдёт в историю игры.

— Уже вошла.

— Как коллектив. И вы, как к нему причастный, скажите: чем это было, что это было, как оно было?

— Сначала я скажу, что в 2008 году, да, я с ними получил это звание. В двенадцатом году это была другая команда, под флагом Узбекистана. Там Друзь ещё играл. Но с «Неспростой» это никак не пересекалось. Я верю и надеюсь, что это второе чемпионство было честным.

Команда «Неспроста» связана с личностью Анатолия Рафаиловича Белкина. Харизматичный дядька из Москвы, собравший коллектив больших эрудитов. Команда эта в игре опиралась, в отличие от большинства, именно на эрудицию, на то, что мы очень много знаем, и таким образом мы возьмём больше вопросов, чем другие. Иногда это работало, люди действительно были весьма эрудированные. Тогда вопросы были немного другие — сейчас они уже совсем больше на логику. А тогда удельный вес знания в вопросах как-то был побольше. Команда была сильная. Много выигрывала, одна из сильнейших команд мира. Я к ней в какой-то момент присоединился. А потом Анатолий Рафаилович изволил взломать чужой почтовый ящик и украсть вопросы для чемпионата мира. Я понял, что именно произошло, перед последним туром. Вставать и уходить как-то уже было… Может оно и стоило того, но я так не сделал, скажем так. Наверное, чего-то не хватило. Это были весьма неприятные ощущения. Более чем… Всё-таки, хочется стать чемпионом мира, не так, конечно. Пришлось второй раз становится по-честному, с другими людьми.

— Ну, то есть, обвинение не сфабрикованное? Это все было по-настоящему?

— Я свечку не держал, но я уверен на сто процентов.

— Вот так вот.

— Два человека в команде знали, четыре человека в команде не знали. Вот так было.

— Возвращаясь к «Числу Ф». Вы, Антон, являетесь неотъемлемой большой частью этой индустрии. Вы были и в команде, которая многим известна из той тусовки. Ну и все-таки обладатель вот этого числа. Как вообще устроена жизнь человека вот с такими вот регалиями.

— Всё это известно в довольно узком кругу, и слава богу. Я никогда не стремился к публичности и мне удобнее жить простым человеком. Тусовка ж не большая, на самом-то деле. На улицах, слава богу, не узнают. А число получилось потому, что его рассчитали от человека, который к тому моменту больше всего игр сыграл. А я студентом был, мотался по стране — тогда же очных турниров было много. Сейчас-то уже много всяких синхронных. А тогда их было мало. Сначала даже совсем не было. Синхронный — это когда пришёл в своем городе в кафешку, поиграл и домой пошёл. А тогда — выезды. Поехал на выходных в какой-нибудь Саратов или Орёл, или ещё какой-нибудь город. И город посмотрел, и выпил с друзьями. И у меня на тот момент, когда решили так делать, больше всего игр набралось. Вот от меня и посчитали. Сейчас уже есть люди, которые гораздо больше меня сыграли.

— Богдан, когда мы тоже говорили о «Что? Где? Когда?», он сказал, что у большинства людей из тусовки «Что? Где? Когда?», кроме того, что они хорошие игроки в «Что? Где? Когда?» больше нечего написать в резюме. Люди, которые не занимаются ничем, кроме «Что? Где? Когда?», на что они живут? Как они…

— Ну вправду сказать, таких уж, чтобы прям ничем — я и не знаю. Чем-то все занимаются. Ну практически. Кто-то студенты, а большая часть — работают люди. Жить-то на что-то надо.

— А, ну то есть турниры не приносят никаких денег?

— Нет-нет. Можно, конечно, вопросы редактировать там, но на это можно прожить только если очень много писать и редактировать. Есть пара-тройка человек, которые на это и живут… Это их работа, они просто очень много редактируют. За редакторский труд платят, а за то, что играл — сам платишь ещё, редактору, площадке. Нет там никаких денег. Хобби для собственного удовольствия. Как-то так.

Я уже не очень часто играю. И давно уже не являюсь топ-игроком. Чтобы оставаться на месте, нужно очень быстро бежать. Я добежал до второго этого чемпионства, да и подзабил. Поигрываю в свое удовольствие, занятие приятное. Опять же, людей много. Вернёмся к Богдану.

— Да, Антон, в вас читается ваша профессия. Вы очень точны и кратки в ответах на вопросы. Я привык к тому, что люди свободно, долго могут рассказывать. Ну хорошо. Вы больше двадцати лет общаетесь с Богданом, и я думаю каких-то совместных историй поднабралось много.

— О да.

— Вот, это-то мне и нужно. Зададим вопрос так. История, которая рассказывает больше всего про ваши с Богданом отношения. Ну и чтобы она, конечно, была какой-то интересной, яркой.

— Разные, конечно, бывали истории. Автостопом вместе ездили из Москвы в Питер.

— А вы были в турклубе?

— Нет, просто взяли и поехали автостопом. Как там дело было: в девяносто седьмом году мы на восьмое марта были на фестивале Друзя в Питере командой Электростали. В девяносто восьмом году на восьмое марта мы опять были в Питере на фестивале Друзя с командой Электростали. А в девяносто девятом Друзь сдвинул свой фестиваль на пятнадцатое или на двадцатое, на какое-то там марта. А мы такие «Ну как же так? Восьмого марта и не в Питере! Непорядок. Ну уж нет. Подумаешь, фестиваль, поехали так!». Ну и поехали автостопом. Как-то, по неизвестным причинам ехалось не очень хорошо, потом на железную дорогу пересели, но в итоге в тот же день доехали. Я помню, где-то уже ночью приезжаем, идём в гостиницу, где мы обычно заселялись. Тогда же не было интернета — ну, у меня не было, например. Мы одну гостиницу в Питере и знали. Вот в неё и пошли. Приходим — там мест нет. А время всё, метро уже закрыто. Мы говорим: «Хорошо, а какие другие гостиницы? Какие ещё есть адреса?». «Такие-то, такие-то и такие-то», — говорят нам на ресепшене. Тогда и таких слов не было, конечно. Дали нам адреса, типа, идите и стучитесь. А нам очень понравился Питер с первого раза, мы очень полюбили этот город. И вот идем, идем, и вдруг Богдан показывает: «О, смотри дом какой!». А дом пятиэтажный и весь торец глухой, глухая стена, и где-то на четвёртом этаже криво так окно. Одно окно, а всё остальное — просто глухая стена.

— А в каком это районе города?

— Это метро «Площадь Мужества», недалеко идти. «Вот, смотри какой дом!». Я говорю: «Да, ничего себе». «Хотел бы в таком жить?». «Да, хотел бы в таком жить». Ну вот сейчас я живу в двух минутах ходьбы от этого дома.

— Как бывает!

— Причём, понял я, что это тот самый дом, сильно после переезда. Я семь лет назад переехал в Питер.

— А вы скажите адрес, а то я второго числа туда поеду. Хочется посмотреть на такой дом.

— Сейчас этого окна уже нет, но это дом Забелиной, по 2-му Муринскому, можно загуглить. Он уже не жилой. Можно почитать историю, есть краеведческие сайты.

Или вот, была другая история, про музыку. Богдан как-то дал мне кассету группы «Burnin Red Ivanhoe» послушать. Была такая группа, датский прогрессив. Я послушал, мне понравилось. Прихожу я в институт свой в Москве, и там один паренёк, тоже музыкой интересуется. Я ему говорю: «Смотри какая штука. На, послушай». «Хорошо, — говорит, — послушаю». Проходит неделя. Опять встречаемся с этим пареньком. Он говорит: «Послушал, спасибо. Интересно. Вот тебе кассета обратно». Ну хорошо. Забираю кассету, еду домой в Электросталь. И заходит в гости Богдан. Я говорю: «Вот, товарища познакомил». «А, ну хорошо. О, кстати, давай-ка ее послушаем, поставим». «Ну давай». Ставлю кассету в магнитофон, нажимаю плей, начинаем слушать, слушаем-слушаем. И где-то через пару минут я говорю: «Погоди-ка, это же не Burnin Red Ivanhoe». Богдан говорит: «Ну да». «Погоди, ну это вообще не Burnin Red Ivanhoe». «Ну да». «Получается, перепутал товарищ кассеты». «Ну, получается». «Интересно, а что это за музыка такая?» Богдан начинает смеяться, я говорю: «Нет, ну что это?» Ты не знаешь?». «Нет, я не знаю. Ну и ну!», — говорит. В этот момент идет вторая минута Пасхальной ночи. Богдан говорит: «Ну что ж, поздравляю тебя. Так ты познакомился с оперой „Иисус Христос — суперзвезда“.» Вот, такая была история, например.

— Кстати, вот, возвращаясь к историям, я когда общался с мамой Богдана, она рассказала, что Новый Год… Ну в России принято Новый Год — пьяный праздник.

— Да.

— И она заходит к Богдану в комнату и видит, как сидите вы втроем, с Богданом и Лешей Сальниковым, да?

— Ага.

— Стоит чуть-чуть отпитая бутылка шампанского и вы, кто-то там слушает музыку, кто-то книжку читает, ну в общем как бы, дела, которые не соотносятся с Новым Годом в обычном представлении. Да?

— Да.

— Ну Богдан в принципе говорил, что как-то к такому деструктивному, веселому образу жизни вы все не тяготели. Хотя, как мне кажется, из рассказов моих родителей, родителей родителей, ну в общем, всех окружающих, время-то такое было, когда большинству хотелось как-то успокоиться и весело пожить. А почему вот у вас этого не было у троих?

— Было чем заняться помимо этого. В бирюльки вот играли, помню. Богдан меня учил в бирюльки играть.

— Что это такое?

— Это маленькие такие (реально маленькие, с кулачок там набор), и там совсем уж маленькие, малюсенькие вещички. Их нужно доставать по очереди, они ссыпаются на стол. И нужно доставать их по одной, не пошевелив другие при этом. Если пошевелил, ход переходит сопернику. Кто больше набрал — тот выиграл. А соответственно понятно, что можно так пошевелить, что они все рассыплются, и соперник просто собирает спокойно на шару то, что укатилось и ни за какую другую не держится. На мелкую моторику такая игра. Очень интересно. В червяков играли «Worms» — известная компьютерная игра. Ну, в разные игры, в общем, играли. И как-то так было весело всегда и без этого.

— Мы сейчас говорим о времени юности, а вот истории уже с более старшего возраста есть?

— Ну как. Так вот сразу на ум не приходит, но, если придет… Ну да, вот на чемпионат мира ездили с теми же узбеками, но через год. С которыми я вот в двенадцатом году стал чемпионом. А в тринадцатом году в эту команду я позвал Богдана, потому что не все смогли приехать из того состава. И у нас уже другая задача была: проползти хотя бы в финальный турнир, там десять команд играло.

— А почему только такая задача? Почему не победа?

— Ну, много изменилось с того года. И были мы не в лучшей форме. Это было понятно заранее. Вот еле-еле с большим напряжением сил вползли там на последнем вопросе. как-то там сумели проползти, но в финале уже не покатило. Там девятое, что ли место.

— В мире?

— Ну да, так. Девятое и десятое разделили. Вот. Ну, тоже достижение. А так, историй меньше стало за это время. Просто общались, заходили, в настольный хоккей, например, играли. Работали вместе, бывало, над разными всякими проектами. А, ну вот, у Богдана есть этот проект про оморформы. «Разнокоренные омоформы» или что-то там было части речи русского языка, вот он такие слова там собирает на сайте. Я некоторое количество слов ему туда добавил. Самое любимое слово, которое я выкопал — это слово «поросят». Потому что, ну вот «поросят» — это несколько таких розовеньких поросят, но это «дожди ещё немного поросят». Это представляете, глагол такой.

— А кто-то говорит в отношении дождей «поросят»?

— Слово «поросить» — оно есть. Его можно найти в словаре. Значит, такое слово тоже есть. Очень такое, неочевидное.

— А вот такой вопрос. Я его тоже задавал Леше, ну он как-то так ответил. А вы больше двадцати лет общаетесь, дружите. Когда Богдан сказал, что у него люди, с которыми он был в лицее, он с ними до конца жизни, скорее всего, будет. Ну в общем, скорее всего так и есть. Как это видно по Богдану. А о чем можно именно дружить? Не просто там работать, общаться, ну это все понятно, как бы, общим делом заняться, а вот именно дружить вот столько лет. Когда у всех свои разные жизни, свои дела. Ну это я себе так, на будущее спрашиваю.

— Ну, дружба, наверное — это не столько про то, что люди постоянно общаются, это про то, что если надо, если вот что-то нужно — то друг, это человек, на которого ты можешь рассчитывать. А вот с тем же Лешей, это мой первый друг, вообще самый первый человек, с которым я подружился, мы давненько не виделись и не слышались. Так, с Днем Рождения друг друга поздравим и все. Вот, но это же не значит, что мы перестали дружить. Надо будет — обязательно и я, и он сделаем друг для друга то, что другой попросит. Я бы так сказал.

— Угу. Ну то есть, по сути, можно сказать, что вы знаете, что можно положиться на него, он знает, что на вас, и вы как-то с этим идете и живете.

— Да, как-то так. В первую очередь так сказал.

— Я, к своему стыду, должен сказать, что у меня кончились вопросы, потому что я, на самом деле, не привык, что люди отвечают четко и ясно. И я как-то это очень… Ну, не создавал очень много оттеночных, ну, по темам, и привык к тому, что у меня на тейки там по два часа уходит.

— Ну можно на вольную тему. Ну просто, что в голову придет, что вспомнится опять же, касательно Богдана. Что-нибудь да вспомнится уж, наверное. Хотя, конечно, на вопросы отвечать мне проще, я же из ЧГКи.

— Когда у нас было с Богданом интервью, ну я приехал, ну как бы такое интервью… Тейк, ну как на работу приехал. И я думал, ну вот сейчас с Ольгой там, больше двадцати лет, сейчас он мне все расскажет, все покажет. Ну думаю, за двадцать лет нормальная история будет. Влюбились, поженились, развелись, вроде общаются. И когда Богдан рассказал историю с Ольгой, я просто ехал домой с желанием, честно говоря, одновременно сидеть, кувыркаться, кричать, молчать. Ну это, наверное, одна из самых красивых историй любви, которую я слышал вообще от людей. Ну и там от помладше, постарше. И вот абсолютно удивительно, как они так целых двадцать лет. Прям у них там есть истории, как вот у них в Венеции, когда они встретились на одной лодке. Хотя разошлись в разные стороны города.

— Я вот эту историю при этом первый раз, кстати, слышу. Мы с Богданом как-то никогда не обсуждали личную жизнь друг друга. Я, естественно, знал Олю ещё со времен лицея. Вот, ну он тоже знаком был с моими спутницами.

— А вы в каких краях живете?

— Я на Соколе. Недавно переехали из Новопеределкино. Двадцать лет своей жизни я провел около поселка писателей. Периодически проходил мимо могилы Пастернака и по иронии судьбы сейчас на сценфаке в ГИТРе. На сценариста я учусь. Вот, мы переехали вот на Сокол. У нас с моей сестрой есть даже такой прикол, что мы всегда… Ну мы оба как бы любим историю, интересуемся. И нас всегда первая мировая война интересовала. Первая Мировая война интересовала больше, чем Вторая. И у нас прям около дома парк героев Первой Мировой войны, мы оба в киноинституте, и у нас поселок Художников. Как-то да, вот так вот сошлось.

— Здорово.

— Так, личная жизнь. Не обсуждали вы личную жизнь.

— Да, вот это я к тому, что вот можно двадцать лет дружить и никогда такие вопросы не обсуждать. То есть, ну вот иногда бывает там жалуются люди там на своего партнера, или наоборот там говорят: «Как классно». Ну вот у нас такого за двадцать лет ни разу не было просто. Даже желания этого спросить или рассказать там что-то.

— Так, у меня логичный назревает вопрос. Как человек, который вот тоже дружит с другими людьми. Личная жизнь и переживания за нее — это, ну одна из главных тем.

— Безусловно.

— Ну как бы, да. Поссорился со своей женщиной, идешь там своим друзьям рассказывать про то, что поссорился, чтобы поддержали, подсказали. А как тогда вообще выглядит вот это общение ваше с Богданом? Ну кроме там работы и так далее. Ну понятное дело, что вы не постоянно же там о книгах разговариваете, жизнь-то тоже есть.

— Ну да. А всегда находятся какие-то интересные темы и новости в мире, которые есть что обсудить. И там что-то по жизни. Ну вот съездил туда-то, видел то-то, говорил с тем-то. Ну какие-то такие. Вот, прочитал такую-то книжку, тоже бывает там. Послушал такую-то группу. Ну как-то вот, вот так, скорее. Вот, как-то так всегда было и есть.

— Для меня, на самом деле, ну вот когда мы начали работать над проектом, я познакомился с людьми с которыми дружит Богдан, общается. Я, конечно, вообще удивился, что такие люди существуют. Во-первых, ну все началось с Богдана. То есть, мы с ним встретились первый раз, ну я приехал, такой думаю: «Ну вот, со взрослым дядькой о делах разговаривать, надо выглядеть как мама учила — презентабельно». Такой уложенный, выбритый весь мальчик прям. Ну, такой, отличник. Все, готов писать. И приходит Богдан: какой-то, я не знаю, почти в домашнем, такой весь лохматый, и с клеткой в руках.

— А, попугай?

— Да. Я сижу такой: «Так, деловая встреча, вроде сейчас будем даже о деньгах разговаривать». Что-то в клетке, вот он ставит. Там Ричард. Я себя чувствую в меньшинстве. И после этого я понял, что, ну, проект будет интересным. Ну вот каждый человек, который приходит, с которым мне доводиться пообщаться, благодаря Богдану, меня вот каждый раз удивляет. Я вот знаете, Антон, для человека, который не играет в «Что? Где? Когда?», познакомился с человеком, который обладал какое-то время число Ф.

— Числом-то я и сейчас обладаю. Как считали, так и сейчас считают.

— Вы просто сказали перед этим, что там уже кто-то больше.

— Там есть кто-то больше, но считают от меня.

— А, вот так! Все, хорошо. Ну и там, чемпионы мира по «Что? Где? Когда?» — это как бы, ну, так очень редко бывает.

— А у меня таких много знакомых.

— Ну вы в «Что? Где? Когда?» играете.

— Ну, да.

— Богдан бегал на лыжах — и у нас тут.

— Я уже успел открыть лыжный сезон у себя в Питере.

— А вы тоже бегаете?

— Ну я не коньком, я так, классикой. Ну я хожу так, для собственного удовольствия. Вот, открыли уже, да.

— Меня вот поражает вот эта способность Богдана притягивать к себе вот таких вот людей. То есть я вот ещё познакомился с Сережей Кузнецовым. Моим однофамильцем, сооснователем «Клаустрофобии».

— Ага.

— И мы начали с того, что: «Ну вот, я работаю сегодня над проектом. Через неделю он выпустится». Я говорю: «А что за проект?». И они придумали колонку с какими-то живыми чернилами, и я такой: «Что?». Ну как это можно было придумать? Абсолютно невероятно. И каждый человек, который так или иначе связан с Богданом, ну, мне как сценаристу будет понятно — герой фильма. И действительно, не получается сформулировать почему, но, когда стоишь рядом с Богданом, вообще не удивляешься, что у него есть такие люди. А вот интересно, почему? Не просто потому, что там, Богдан умный. Ну много умных ребят, я думаю.

— Ну я думаю, что… Ну я знаю довольно много неглупых ребят, конечно, но Богдан стоит особняком. Он как-то по-особенному умный. Бывает, рождаются гении иногда. А нам везет, что как-то мы с ними связываемся, видимся. Может быть, во многом дело, наверное, в том же лицее. Он людей воспитывал. Все-таки, когда лучшие учителя города сбиваются в одно место, там же тогда было как: девятый, десятый, одиннадцатый класс, и все. Моложе не было. Ну это все, да, пушкинский лицей. Мы же много людей оттуда знаем, не только Пушкина. Очень многие, ну, не просто так ребята были. Вот и в лицее так вышло. И, ну как, один за другим тянется. Это же как раз такое время, когда личность формируется, да. И влияют, один на другого, другой на первого. И тот же Богдан, попал бы он в то время в какие-то другие условия, возможно он не был бы таким как сейчас. Вполне возможно. А потом уже, ну, физтех тоже много человеку дает. Ну и дальнейшее. Там, РГГУ и прочие его дела. От среды тоже очень многое зависит. Ну и семья у него. Мама, конечно, замечательная. Сестра, там. Всегда, когда я в гости приходил, такая спокойная и добрая атмосфера была. Ну это тоже, конечно, очень важно.

— Если по поводу МФТИ, то, что вот у Богдана, конечно, два человека в окно вышли, с разницей в несколько месяцев, это конечно… Такое пережить во сколько там, в двадцать один год, двадцать два. В моем возрасте, в общем. Ну если бы мои какие-нибудь два друга вышли бы в окна с разницей в несколько месяцев, ну я бы не был, я думаю, таким бы жадным до жизни, как Богдан. Вот у Богдана есть какое-то вот это качество — жадность до жизни. Постоянно он голодный, постоянно ему что-то надо. Чем-то заняться, что-то сделать. И как-то вот, в таком возрасте через это перейти, ещё и поехать в штаты.

— Ну какая-то вот внутренняя энергия в человеке есть. И я видел много умных людей, и много людей с большой жизненной энергией. А так, чтобы это в одном человеке сочеталось, это реже бывает. А во мне такой энергии нет нихрена. Такой и не было никогда.

Из вот этих ребят, которые в окно вышли, того, который на Физтехе, я не знал. А Кирилл — это наш общий друг был тоже, в «Что? Где? Когда?» в Электростали — ходил, ну и конечно это, большим шоком для всех нас стало, у нас такая дружеская компания была. Мы даже и не знаем, почему, собственно, так произошло, что стало причиной. Что ж, пережили, живем. Что поделаешь?

— Совершенно не было видно? Ну то есть, он там не был каким-то грустным особо? Не высказывал каких-то депрессивных идей?

— Да как, он был депрессивным. А кто в пятнадцать лет не высказывал депрессивных идей. Как будто я их не высказывал. И ничего вот, жив-здоров. Самый последний месяц я с ним особо и не общался.

— Вам нравится живопись, Антон? Точнее даже так: вы любите живопись?

— Я бы сказал, что нравится, но несмотря на то, что меня в детстве водили по всяким музеям, видел я, ну, показывали много картин, как-то вот, у меня оба полушария левые. Я это плохо понимаю. И мои любимые художники — Айвазовский, да Шишкин. Вот, простые, понятные. Не развит вкус. Развивали, развивали… Не только вот от развития это зависит. Вот нет во мне этого. Чего-то тут нет. Нравится посмотреть на красивую картину, но всякую символику я не понимаю. Красивую картину посмотреть — да, мне нравится. Но живопись не занимает такого места в моей жизни, как музыка или литература.

— А вещи, которые делает Богдан?

— Нравится, красивенькие. Вот, я так вижу. Приятно посмотреть, красивые штуки.

— У Богдана там есть очень интересная серия, где он, ну как он описывает создание, что он там, нашел какой-то мусор в этой мастерской. И скомпилировал это все 4 на 4 сантиметра. И там чего-то какая-то лего-деталь, какой-то песочек. Ну да, прикольно, прикольно. Хочется порассматривать такое. Есть в этом действительно что-то.

— Да.

Вот можем к вопросу «Что? Где? Когда?» вернуться. Про того, кто в девяносто седьмом году умер под станцией «Мир». Назовите его имя. Я могу дать, например, минуту и сказать ответ. Не оставим же мы этот вопрос без ответа

— Так. Хорошо. Я сразу скажу, что я в своей жизни ещё ни один вопрос «Что? Где? Когда?» не отгадал. Скорее всего он будет неправильный, точнее сто процентов. Но я попробую. Так, девяносто седьмой год, да?

— Да. И вот даже, допустим, что в команде сидит какой-то эрудит, который скажет: «Позвольте, позвольте. Но ведь станция „Мир“ упала на землю вовсе не девяносто седьмом году, а в 2003». Ну и он будет прав. Тем не менее, вопрос звучит именно так. То есть, в реальности, в нашей реальности, в девяносто седьмом году никакая станция «Мир» не падала.

— Я предположу, что, может быть, ответ — рубль. Нет? Все, тогда у меня больше нет вариантов.

— Вот, соответственно, как в общем берется этот вопрос: в девяносто седьмом году такого не было в реальности. Значит, это вымышленная какая-то реальность. И вот нам нужно узнать имя того, кого убило. Вот, собственно, и всё. Кого убили?

— Вымышленного? В девяносто седьмом году? Я не знаю, Антон.

— Одна из смертей Кенни.

— Ах! До этого, мне кажется, невозможно догадаться! Обалдеть!

— Ну, некоторые команды взяли как-то. Вот этот вопрос я написал. Ещё до того, как станция «Мир» грохнулась, в какой-то из серии, вот этой станцией прибило.

— Вот у меня есть друзья, которые очень любят «Южный Парк», я им задам. Это… Я даже не знаю, вот насколько нужно быть или с заточенным мозгами под такие вопросы, или это, ну как бы, опыт. Как такие связи чувствовать? Я бы никогда не подумал, что это Кенни.

— Опыт. Опыт — это да. Много значит, конечно.

— А вот я у вас спрашивал про ваш любимый вопрос, который вы написали.

— Ну вот это один из.

— А который любимый задали вам?

— Я, наверное, не воспроизведу. Это, наверное, сложновато. Просто я не помню реалии. А без них смысла приводить пример… Я могу прислать, например, прислать в почте. Найти его в интернете и прислать — могу. А так, сейчас из головы не вспомню важные детали, а они-то и важны.

— Мне просто ещё интересно посмотреть на логику решения. Потому что Кенни меня удивил, действительно, искренне. Интересно, как ещё может быть. Потому что, на самом деле… Я сейчас уточню — телеверсия проще, чем спортивная?

— Соу-соу. Чемпионат мира, например, он сложнее гораздо, чем телеверсия. Сейчас очень много турниров. Они играются каждую неделю по пять штук, если не по десять. И простых из них гораздо больше половины. Там сейчас простых турниров больше. Из стало много. Ну вот, как квизы́, например. Не шибко сложнее квизо́в. Такого сейчас много и можно просто прийти, там собрать какую-нибудь команду или прибиться к какой-нибудь команде и поиграть в турнир, заведомо известно, что он лайтовый.

— А скажите, Антон. Кроме спортивного интереса и кроме проведения времени, вообще столько, ну как бы, столько знать — это имеет какую-то другую идею, кроме интереса. Ну даже вот «Что? Где? Когда?». Понятное дела, что там нужно быть достаточно эрудированным человеком.

— Это даже необязательно. Главное — это мыслить логически. И иметь опыт игры в «Что? Где? Когда?». Например, те же шахматы. Что можно сказать про человека, который хорошо умеет играть в шахматы? Только то, что он хорошо умеет играть в шахматы.

— Ну у него тактическое мышление.

— Ну, в жизни оно может не сильно быть развито. И есть ТОП-шахматисты не самые умные люди по жизни. Бывают такие.

— Например?

— Карякин. Что уж там. Живой пример. Как никак претендент. В шахматы он реально хорошо играет.

— Карякин да, хорошо играет, действительно. Ну вот когда он несколько раз играл в чемпионате мира. Мы с папой смотрели. Ну меня папа в четыре года научил играть в шахматы. И у нас, как бы…

— О! Вы играете?

— Ну я бы не сказал, что я прям очень хорошо играю. Ну так… В принципе, перекинуться. Это как занятие для знакомств — вполне. Ну вот мы с папой, у нас там прям история противостояния. Прям даже помню, как я первый раз смог его выиграть. «Все, папаня, ты на лопатках». Вот, ну папа тоже очень азартный. Мы вот поехали в Черногорию. И там вот горы, Черногория. А мы сидим в шахматы рубимся. И мама такая: «Так, ребят, я вас че сюда привезла-то? В шахматы играть?». Мы такие: «Все, мам, давай там это…»

— На Личессе играете? Ну или где-то ещё в интернете.

— На Личессе. Ну у меня в последнее время, к сожалению, времени не хватает. А вот в начале года, после того, как вышел «Ход королевы», я по долгу профессии был обязан посмотреть. Все-таки, авторское кино авторским кином, но кушать хочется, надо писать не только авторское кино. И поэтому с такими сериалами надо знакомиться. И я такой: «Блин, я же играю в шахматы, надо врубаться». Ну, у меня все друзья играют. И мы вернули во времяпрепровождение шахматы. Ну и проходя уроки, до рейтинга 1600 доехал.

— А, это в уроках?

— Не-не-не, это с реальными игроками.

— Блиц, рапид, классика?

— Я играю классику. Рапид у меня не хватает знаний дебютов. То есть там вот это момент, когда там уже больше…

— Рапиды я уже больше 1800 набил там.

— О-о! Ну это здорово.

— Я в шахматы играю там лет шесть. А до этого-то я только ходы знал. Ну вот, прокачался. Ничего. У меня наоборот с эндпшилями беда.

— Эндшпилями?

— Да. Не знаю, что там куда вести. Надо поизучать, да всё некогда.

— Ну да, вот. Я на самом деле, когда я стал изучать шахматы глубже после сериала, меня так расстроила вообще теория дебютов. Я такой: «Да как так?». То есть игра, где вот она такая простая, и там вроде все логикой, вообще вот чистый спорт, так блин все равно 1/3 игры уже разгадали. То есть, там вариантов удачных-то не особо много.

— Гроба надо играть, что там. Или как говорил Давид Ионович Бранштейн: «Если вы хотите играть в шахматы, играйте, конечно, гамбит Эванса». Великолепный дебют. Обожаю его. Правда для него нужно ещё, чтобы чёрные три раза в масть сходили. Только с четвертого хода получается. Поэтому надо играть в атаку Гроба. G4 на первом ходу — и вперёд. Вот это во многом открыло для меня шахматы. Я учился с кривых дебютов играть. Вот типа Гроба. Понятно, что на высшем уровне так никто не играет.

— Я тут недавно, ну как недавно, полгода назад, смотрел игру Непомнящего и китайская вот девочка, которая гроссмейстер, единственная в топ-10, не помню, как ее зовут.

— Она не в топ-10. Хоу Ифань?

— Да-да. Хоу Ифань.

— Она безусловно, вторая шахматистка в истории, после Юдит Полгар, конечно. Ну вот если Юдит Полгар была, по сути, среди десяти сильнейших шахматистов мира, то Хоу Ифань среди двадцати не была никогда.

— На профессиональном уровне, и французские, и русские дебюты были, казалось бы, очень простые. И королевский гамбит, по-моему, Непомнящий ходил.

— Королевский гамбит на высшем уровне последний раз играл Адхибан в Вейк-ан-зее года три назад. Это было, конечно, событие, что пришёл какой-то тамил, сыграл королевский гамбит на высшем уровне и не проиграл, в ничью закончил.

— А кстати вот странно, что Богдан с, ну очевидно, очень развитым, даже данным от рождения аналитическим-логическим мышлением, не играет в шахматы.

— Ну не интересовало, видать. Не зашло как-то.

— Я кода спросил, меня прям удивило. Богдан и не в шахматы. А во что тогда?

— Ну, мне вот дед показал в детстве как фигуры ходят, правила. И типа: «Ну сыграй со мной». Ну я проигрываю. «Ну давай ещё». Я всё роигрывал-проигрывал и как-то, так и не научился. Ни разу я деда не обыграл.

А потом уже мне за тридцать было, просто с дружком с одним, ну сидели бухали, да и: «Давай в шахматы сыграем?». Без времени, без ничего. И единственное, что договариваемся, что никто друг друга с ходом не торопит. Хочешь думать там двадцать минут там, полчаса часа — ну думай. И вот думали, думали и как-то стали играть сильно лучше. Ну, а потом, дружок мой помер от алкоголизма, а я вот нет ещё.

— Оу… Кстати, обратил внимание, что вы вот курите.

— Это так, плохая привычка.

— Да не, я-то тоже, просто на ходу скрутиться не могу.

— А, можем постоять, если что.

— Так, хорошо, давайте. Вот, ну и судя по всему, вы ещё и пьете. А вот Богдан меня удивил, что нет. Совсем.

— Да? Молодец.

— А вот кстати, люди же с такими привычками — они же не сходятся.

— Да не, сходятся нормально. Ну и к тому же, когда мы с Богданом сошлись, я в общем-то тоже, не пил, не курил. Только что матом ругался. А пить, курить — не, попозже. Ну все-таки мы ж со школы дружим. Богдан больше по спорту. А я вот больше… Ну я так, умеренно.

— А, то есть вы начали пить и курить после школы?

— Ну да. Ой, курить я там в тридцать лет начал.

— Одного человека знаю, который курить после восемнадцати лет начал.

— Ну двух теперь. Как-то вот так.

— А почему?

— Да от нервов чего-то. А потом уже привычка. Зависимость. Ну в общем, лучше, конечно, не курить.

— Многие курильщики говорят, что лучше не курить

— Правильно говорят

— Я перед своими дражайшими родителями очень глупо спалился. Комически смешно. Я приехал, у меня был рюкзак рванный. Я прихожу чего-то. И в одном кармане пачка, и в другом. Решил закупиться про запас. И мама любит порядок. Она решила переставить рюкзак, он по её мнению неправильно стоял. И нет, чтобы взять сумку за ручку. Она взяла вот так и такая: «Опа!». Ну ко мне стучатся, говорят: «Все, Мишаня, выходи». Я вот не знаю, благодарен родителям в том плане, что… Ну, у меня отец курящий. Я сижу пятнадцатилетний такой. «Куришь?». «Курю». И он говорит: «Ну, так как я тоже курю, я не буду тебя убеждать в обратном, но это вредно. Посмотри на меня и брось». Ну как бы бросить я конечно не бросил, но вот все-таки вот эта осознанность и понимание родителей. Даже если бы они мне сказали бросить, я бы этого не сделал, потому что пример есть. Но меня тогда в пятнадцать лет очень вдохновило и порадовало. Очень правильно, мне кажется, понимать: что можно пропагандировать, а что нельзя. С позиции взрослых.

— Да, наверное. Хорошее в курении есть, но плохого больше. Я не могу сказать, что в курении нет ничего хорошего. Есть.

— Что?

— Это успокаивает. Может концентрировать как-то. Ну и если в курящих компаниях, то действительно, там если ты куришь. «Пошли покурим?». «Пошли!». Социализация, что ли, я не знаю.

— А сейчас представляете жизнь без сигарет?

— Ну в принципе, могу представить, почему нет? Не то что уж это то, на чем держится моя… Ну с зависимостью сложно. Она уже чисто физиологическая и, как сказать. У меня-то большая часть друзей курящая. Как сложилось, так сложилось.

— На счет «Своей игры». Не сильно разбираюсь в ней. В детстве как-то посматривали. А участие в «Своей игре» дает какие-то плюшки?

— Ну там, короче, если выиграл, то деньги (минус тринадцать процентов налогов). Вот типа сколько написано там: выиграл десять тысяч или двадцать тысяч, вот столько и дают. А если занял второе или третье место, то нет, не дают. Просто: «Спасибо! До свидания!».

— Было ли такое, что денег нет, и на «Своей Игре» что-то выиграли и прям помогло?

— Бывало. Да я вот, собственно, на прошлой неделе тридцатник поднял. Это ещё не показали, но вот в следующем году покажут. Я, собственно, что приехал-то. Я на съемки приехал. Вот я на прошлой неделе поиграл. В одной игре я выиграл с маленьким результатом, тысяч шесть выиграл. Но выиграл. То есть, если бы я проиграл, то до свидания. А выиграл — это же и деньги дают, и ещё играешь. Дальше проходишь, пока не обыграют. А если проиграл — там уж как позовут в следующий раз. Опять же, позовут — если хорошо играл, а если совсем плохо играл — не позовут. А во второй игре я прям трицадничек набил. Но заплатят-то мне только когда игру покажут. Рассчитывать уже можно.

— Какие они хитрые.

— Это всё официально делается.

— А у меня такой вопрос, кстати, появился. Я его хотел и Богдану задать, но видимо просто нам это к слову не пришлось. Я думаю, спорить бессмысленно, что и вы, и Богдан, и Леша — люди с большим интеллектуальным и ресурсом, и способностями, но при этом, никто из вас не тяготеет к публичности, признанию, дифирамбам, медным трубам. Но как-то вот не тянет. А почему не тянет?

— Ну, сложный вопрос. Тут вот даже так сразу и не знаю, что ответить, хоть язык-то и подвешен… Не знаю. А для чего это нужно? Ну, допустим, меня в 2002 году звали в телеклуб «Что? Где? Когда?». Ну там сначала отбор нужно было пройти. Нас программа позвала, когда мы чемпионат России выиграли, всю команду позвали на отбор. Там до этого другая была команда на отбор. О! Фигасе! Это ж Энтузиасты! Загуляли мы. Позвали нашу команду, типа вот: «Вас посмотрим, и если все будет хорошо, то вы командой сыграете». А мы молодые были, нам всем лет двадцать один там, двадцать три, там чё-то такое, кто и помоложе был. Там Илья Новиков ещё играл, такой адвокат известный.

— Илью Новикова знаем.

— Который Савченко защищал. Короче, команда, с которой я сначал добиваться прям серьезных успехов. Илья Новиков там играл, Стас Мереминский играл, который сейчас в телеклубе Что Где Когда играет. Мы были уникальной командой, потому что в том возрасте чтото серьезное никто никогда не выигрывал. Обычно постарше люди что-то серьезное выигрывали. И вот нам сказали: «Вот, приходите». Мы такие: «Ну давайте обсудим внутри своей команды». Трое из команды сказали: «Ну, я пойду, но, если вся команда пойдет». Двое сказали: «Я хочу пойти, давайте пойдем». А один сказал: «Я не пойду». Вот это я и был. Ну мне нравится, что я могу спокойно ходить по улицам, меня никто не узнает, никто не подходит. Так бы вот… Вот Друзь например. Вечно, господи, к нему там кто-нибудь подойдет: «Ой, а можно с вами сфотографироваться? Ой, ой, Друзь идет». Ну зачем мне это надо? Я уже в двадцать лет понимал, что мне это нафиг не надо. Живу свою спокойную жизнь, и хорошо. Ну вот как-то так. Или потом там: «Ой, я там этого, из „Что? Где? Когда?“, пьяным видел, ой-ой-ой!». А так: вот увидит меня кто пьяного — ну и наплевать, всем все-равно. И как-то ещё мне было всегда примерно всё равно, что обо мне подумают с другой-то вот стороны. Понимаю, что это немного противоречиво звучит, но… вот пусть лучше ничего не думают.

— Я почему спросил, потому что на «Своей Игре» на самом деле, потому что вы — азартный, Антон. Вы ещё достаточно артистичный. Я думаю, что люди, которые там очень любят «Свою игру» и они видят выпуск с Антоном Снятковским — «О! Вот это интересно. Это интересно.» Вот там вот вы играли с Михаилом, директором лицея, молодой парень. И вот ещё был. Ну они такие какие-то. С точки зрения режиссуры и шоу — шоу держалось на вас. Ну, то есть, вот там был Антон в этоы своей золотистой мантии, он переживал так, не успевал. Ну и Михаил.

— Ну так кнопка не шла, блин.

— Это что значит?

— А! Ну там же как: вопрос задают, и зачастую ответ знают все. Ну или двое из троих. Но в конце вопроса зажигается лампочка. И нам нужно нажать на кнопку и фальстарт не сделать. После того, как лампочка загорится, игроки ее увидят, зрители не видят. И эту кнопку нужно выиграть, чтобы ответить на вопрос. А так, можно всё знать, а тебя просто стоят и обжимают. То есть, там на реакции очень много держится. Там же дофига таких вопросов, которые все знают. Очень простых, на самом деле. Так что, эта игра во многом на реакцию. И вот там у меня чего-то не пошло. Чего-то я проигрывал, проигрывал, особенно в конце эти кнопки. Это сказалось. Но, с другой стороны, многое же и выиграно мною только потому, что везло. А в той игре не везло. Так что это, что человек стоит и ничего не отвечает — это совершенно не значит, что он ничего не знает. Это может значить только то, что реакция у него похуже, чем у его соперников. Вот и все.

— К слову о кнопке, которую можно успеть нажать. Были ли какие-то… Я думаю, что они точно были. Какие-то такие моменты, или обиды, или разочарования в «Что? Где? Когда?», когда вот прям победа из-под носа ускользала. И как-то это прям до драмы.

— Ну конечно, всегда такое бывает.

— Ну, например?

— Ну вот как раз, то, что будут показывать — это конечно, есть тайна эфира, есть принцип, что не было эфира — не было игры, у телегруппы, что нельзя фонить. Но бывает такое, да, что один вопрос отвечаешь и выигрываешь, а не отвечаешь — до свидания. Такое частенько бывало. Или в «Что? Где? Когда?» — Один вопрос взял и проиграл. Очень обидно. Но чаще со мной бывало наоборот. Тот самый вопрос берешь и…

Ну тут ещё дело в уверенности. Вот была такая история лет пятнадцать назад, компанией игроков «Что? Где? Когда?», человек восемь там, мы в лес пошли играть в игру, типа городков… Ну, финскую игру, где тоже нужно битой деревяшки выбивать. Все играли первый раз. Все. Сыграли десять конов. Пять раз выиграл я, четыре раза выиграл Саша, один раз выиграл ещё один чел. А все остальные не выиграли ни разу. И вот почему так? Потому что мы привыкли. Вот последний бросок, они мажут, а кто-то попадает. Вот привычка.

— Привычка побеждать — это важно?

— Да. А этот Саша — тоже, в общем, чемпион мира, в отличие от всех остальных в этой компании.

— Никогда даже не думал про привычку побеждать. У нас просто курс — 8 человек группа всего. Хотя обычно другие по 30 человек, ну как класс. И у нас такое камерное пространство. И половина группы точно талантливые ребята, которые могут действительно что-то сказать, что-то написать, но есть вот у нас такая девочка — Даша. И вот у нее есть как бы писательское. Но вот у нее прям вот как-то постоянно не идет у нее. Она вот действительно, не способна побеждать. И вот она вся такая: «Даш, ну че там у тебя?». «Ну я там это…». «А ты там что, брала где-то, не брала?». «Да я…». Нет, я никогда не думал про привычку побеждать. Интересная мысль. Привычка побеждать.

— Вырабатывается. Опять же вот, да, когда я первый раз в «Что? Где? Когда?» в чемпионате среди школ города Электросталь сыграл, мы заняли второе место. Не то чтобы я был доволен, нет. Это конечно второе из двадцати, там что-то… Но нет, думаю, когда же первое будет. Второй раз сыграли, другие выиграли, опять второе — ух я разозлился! И вот в то же самое ЧГК, я в него задрачивался, пока вот по-настоящему чемпионом мира не стал, который второй раз, не с Белкиным. Ну, а после этого как раз, типа «все, прекрасно, можно уже…».

— А, и действительно, вы взяли чемпионство честно, без проблем, и сразу как-то и все.

— Ну я как-то уже типа. После этого я решил, что все. Главное, что я буду играть только с теми людьми, которые мне и приятны, и нейтральны. Но не буду играть с людьми, которые мне чем-то не нравятся. Так и делаю. Ну и, в общем, ничего серьезного я с тех пор не выигрывал. То есть, вместо спорта уже как физкультура. Посидели там с приятными людьми, что-то там поотгадывали. Заняли какое-нибудь там восемнадцатое место, и ладно.

— Так, вот тема следующая, скорее всего, будет последней, потому что большая. Петербург. Я первый раз побывал в Петербурге побывал в августе этого года. Потому что, ну, скажем так… Жили мы так, что денег или на гречку, или ни на что, большую часть жизни. И было в общем-то не до Петербурга. Только деньги появились — пандемия началась. И мы такие — ну понятно, без Петербурга. И я, конечно, как это там… Сын своего отца, москвич в каком-то там бесконечном колене. Ну, как бы, у всех москвичей есть и московский снобизм, у петербуржцев есть петербуржский снобизм. И мы такие там: «Все, летим в Питер». И я такой: «Че там этот ваш Петербург. То ли дело Москва! Первопрестольная, златоглавая». И я помню вот это чувство, когда мы выезжаем из Пулково. Ну едем там, дорога достаточно московское, а-ля Шереметьево, Домодедово. А потом мы выезжаем на Московский проспект, и мы жили тогда на Миллионной, с друзьями поехали. И я еду, и вот все время, пока мы в городе — у меня не закрывался рот. Я не мог поверить, что бывает город, ну который, он архитектурно — безупречный. Вообще безупречный. Там нет вот этого вот… ну оно, конечно, есть, вот этот здоровый торговый центр, да? Но, по сути, это не Москва, которая как Вавилон — всего намешано. Это абсолютно четко монолитный город. И я так понимаю, что вы в Электростали родились?

— Родился я в Москве, но в возрасте пяти дней переехал в Электросталь.

— Ну вот уже сколько, много-много лет вы в Петербурге?

— С четырнадцатого года.

— С четырнадцатого года. Кроме того, что Петербург ну очень красивый город.

— Я первый раз там в девяносто седьмом году там побывал был. Восемнадцать лет мне было.

— А вот, в чем магия Петербурга?

— Я триехал — сразу влюбился в город. Я просто представить не мог, что я там побываю. Я же ещё из советских времен, и я был уверен, что никогда заграницей не побываю. Вот я жил с этим, что «не дано». А потом побывал как-то. И я вот так же был уверен, что жить в Питере… Ну я даже не думал. Вот кто-то живет там, а мне не дано. Буду в Электростали или в Москве жить.

Мой любимый город, конечно. Там я чувствую себя своим. Как-то прижился и довольно быстро. Ну если жить в России, то лучше всего мне там. Кому где, а я свое место знаю. Нашел. Очень мне там нравится

— Ну Петербург — я даже. Ну правда вот. Я вот как приехал с мыслью, что «это не бывает такого. Это слишком правильно, слишком красиво, слишком гармонично». Как я второй раз приехал с этим же чувством. Как и дальше приезжал с этим же чувством. И буду приезжать с этим же чувством. Второго числа я еду. Причем удивительная история. Все-таки, наверное, такие места как Питер, ну вот есть в них какая-то мистика. Мы последний раз были с моим другом Сашей, ну у нас как бы была такая очень событийная, пьяная, товарищеская поездка. С приключениями, со всеми делами. И мы уезжаем на поезде, я не помещаюсь в плацкартную эту кроватку. Все чего-то побитые какие-то, в бодуне. И я думаю: «Вот блин». То есть, вот как будто бы мне Петербург мне, такое ощущение, сказал: «В следующий раз приедешь туда в романтическое путешествие». Третий раз я поеду в Петербург — в романтическое приключение. Вот я не понимаю, как это бывает. Тогда об этом подумалось, буквально через месяц мы с Лилей покупаем билеты. Знакомимся и покупаем билеты. Ну вот как это? Абсолютно невозможно.

— Город непростой.

— Так. Непростой. Почему? Непростой — что это значит?

— Вот, мистику всю эту и значит. Что там все выходит не как планируешь, а как выходит. Планируешь так, а выходит эдак. И можно этому или просто покориться и подставить паруса, и пусть тебя несет, и увидишь куда принесет. А можно противиться, наверное, но я не пробовал. Много кому же не нравится Питер.

— А вот вы, кстати, очень хорошо заметили про противиться и про паруса. Вот это вот такое ощущение: вот все-таки Москва — это история, которая призывает тебя к тому, возвращаясь к нашему разговору о публичности — чтобы ты был Богом на Земле. Она вот такая вот вся живая, большая, разнообразная, очень быстрая. Слишком быстрая.

— Мне тоже Питер больше подходит.

— А вот Петербург как будто бы вот в этой гармонии. Как Солодников говорил: «Есть ощущение вечности». Вот на самом деле, в Петербурге не хочется ничего из такого вот. Ну вот есть вот этот город, и как будто бы и не надо больше ничего. Можно спокойно жить, наслаждаться таким местом. И как-то бегать и не нужно.

— Что-то в этом роде. Я вот когда приезжаю в Москву, тут все время движуха какая-то, то-сё. И это прикольно бывает — неделю, другую. А потом я устаю и думаю: «Ну вот, пора уже домой ехать».

— А вот кстати по поводу Москвы. С тем учетом, что Москва — город более богатый, все-таки столица. И Москва, очевидно, более комфортна, чем Петербург. Потому что вот, со всеми одами Питеру, да

— Ну, смотря в каком плане.

— Все-таки, когда в центре нет, ну ладно, не то, чтобы нет, ну там несколько нормальных продуктовых магазинов, все остальное — это какие-то полуподвальные или Дикси.

— В центре может быть да, а у меня там вот на районе все есть. И прекрасно можно сходить в подвал 24 часа и купить алкоголь, если надо.

— Да, кстати, это очень удобно, мне это тоже понравилось.

— У меня через дорогу от дома есть знакомый продавец, там все налажено. Хочется там бутылочку пивка среди ночи — пошел купил.

— Так, сейчас куда нам?

— Мы наверх забираемся, если мост починили, то мы через него пройдём. Мама рассказывала, что мост поломали. Я тут у мамы живу. Ну может, мост починили уже.

— Любимое ваше место в Питере? Вот, посоветуйте мне куда сходить в Питере. Не в смысле там заведение, а именно архитектурную какую-нибудь. Или просто интересное место в городе.

— Самое красивое здание в городе, лично с моей точки зрения, — это мечеть.

— Мечеть?

— Ну которая в районе метро «Горьковская». Что-то в ней есть мистическое. Любимые места у меня севера. Я люблю север города. Ну вот, парк «Сосновка», например, там, 15 минут хода от меня. А так чтоб куда-то там сходить — я особо не хожу никуда в заведения. Я в гости хожу и ко мне в гости ходят. А так, чтобы какое-то заведение. Вот в этом году я нигде не был.

— Нет, вот я не заведения, а вот гуляя по Питеру куда-то забрести.

— А, Крестовский остров могу рекомендовать. На Васильевском много чего хорошего есть. Особенно, ближе к морю. Петроградка — такое, тоже мистическое место. Вечно там заблудиться можно. Идешь вроде по знакомыми путями, а потом раз-раз, свернул куда-то, и вообще уже непонятно где. Должен понимать, где находишься, а ничего не понимаешь. Любимое моё — это севера. И ещё на северах её можно сесть на электричку и уехать куда-то в пригород, или на природу, в лес, например.

— Я ещё столкнулся с таким чувством, когда вернулся в Москву первый раз. Ну как бы, отсутствие опыта Питера, и в общем-то вот этот азиатский шик Москвы, с вот этими вот панелями обшитые дома — этот ужас и страх архитектурный в глаза не так бросался.

— Архитектурный срам и стыд, если следовать перу Щербакова.

— И я приехал, и меня так раздражала Москва и как она выглядит. Я метался от чувства, как будто я жене изменил или матери. Вот Москва — она для меня всегда была, а тут я поехал один раз и вот уже все. У вас не было такого ощущения?

— А я Москву никогда не любил. Всегда понимал, что не мой это город. Город интересный, хороший, но не совсем для меня. А то, что вот родился, никакого патриотизма у меня в жизни не было. Вообще не знакомо это чувство.

— Ни к малой, ни к большой Родине?

— Неа. И антипатриотизма у меня тоже нет. Как бы, ни того, ни другого. То есть, я вот там всякий футбол, хоккей смотрел, сколько себя помню, никогда не болел за Советский Союз или за Россию. Ну болел иногда, но так, редко. Ну за волейбольную сборную России как-то болел.

— А какая игра была? С Бразильцами?

— Вот та самая.

— О-о!

— Вот там я болел за Россию. Это прям редкий случай.

— Это был просто корвалол чистый. Я помню эту игру и как там все с ума сошли. Последний мяч, и вот дом, четырнадцать этажей, панель, и прям ощущение, что от ора стены тряслись. Все смотрели.

— Да.

— Это было такое ощущение триумфа. Да, господи, это было просто невероятно. Вот, кстати, что интересно: вот кто этот матч видел — все его помнят. Абсолютно все его помнят.

— Да, это вообще один из величайших матчей вообще в истории спорта.

А так я видел, конечно, видел города, которые мне тоже очень зашли. Ну, Бомбей, вот, офигенный город.

— Бомбей?

— Ну да, Мумбай.

— А, Мумбай.

— Я его уже по старинке кличу. Волшебное место.

— А в России вот есть места, ну может быть по-другому, но тоже со своей мистикой?

— В России очень много крутых мест. Из любимых городов я могу назвать, конечно же, Якутск. Улан-Удэ прекрасный город.

— Неочевидно, так.

— Ну, вообще, это же бурятский город. Буряты вообще интересные ребята.

— Я два раза в этом году был на Байкале, только с Иркутской стороны, мы с бурятами там много общались. Но даже буряты особо Улан-Удэ не любят. То есть они такие: «О-ой, то ли дело Иркутск». С центром его таким Питерским.

— А я не был в Иркутске.

— Так, Улан-Удэ.

— Ну я там зимой был — красиво, и дацан мне очень понравился Иволгинский. Просто по городу походить. И еда вкусная, там позы эти всякие.

— О-о, позы — это сказка.

— Да. Как-то с бурятами в общении комфортно. Может есть что-то близкое в их буддийском мировоззрении мне. Ну в общем, нормальные ребята, мне понравилось. Ну вот Новосиб. Новосиб — крутой город. Вот там настоящая такая ширь сибирская. Просторы. Масштаб. Академгородок, конечно. Я в 18 лет в этот самый Новосибирск автостопом поехал.

— Так.

— Ну ничего, доехал. Круто было.

— А кстати, вот вы там говорили про автостоп. Я вообще ну… Я бы в пятнадцать лет испугался ехать автостопом, честно говоря.

— Ну в пятнадцать да. Ну мне вот 18 было.

— Ну все равно, как бы, Новосиб — далеко.

— Далеко, но мне надо было. Мне там девочка нравилась. А денег на билет у меня не было.

— О, так это ещё и романтичная история, Антон.

— А, ой, я приехал, а она себе уже какого-то мальчика нашла. Но нормально, мы подружились. Бухали там.

— Блестяще.

— Ну правильно, времени не терял. Правильно сделал. Я был не в обиде. Так так так. Нормальный парень, в принципе.

— Кстати, про автостоп. Вот девяностые, да? Свободное такое время, где все учились жить заново. И все как-то так вот сумбурно, но при этом, это все равно были руины империи, многие судьбы поломаны, и как бы… Вот у моих родителей было все хорошо в девяностые. А вот, допустим, у родителей моих друзей не очень. И вот, Богдан сказал, что он не ощущал вот этого ощущения руин империи.

— Ну, когда сама империя была, мы все-таки маленькие ещё были. Вот наше взросление хоть какое-то приходилось как раз на девяностые. Когда Советский Союз распался, мне было 12 лет. Ну много ли я видел из взрослой жизни в том Союзе. Ну что-то видел: очереди, дефицит, пустые прилавки, а всякие экономические штуки меня не касались. Родителей касались. Ну вот.

— Наверное, удивительно путешествовать по стране, которая учится жить заново.

— Да. Ой, что только не было. Там даже до Томска уже пришлось по железной дороге ехать. Там не было нормальной дороги. Потом построили, а в девяносто седьмом году не было. На товарняке ехали. Ну я не один ехал, вдвоем мы там ехали. На станции Барабинск мы сели в какой-то товарняк. Ну просто там залезли и поехали. Вообще не знали, где он остановится. Ну через три часа он остановился на станции Чулым, мы вышли и было очень холодно, потому что это уже октябрь был. Очень холодно, просто ужасно холодно. Ну просто на открытом месте ехали. Отогревались потом очень долго. Ничего, ничего не отморозили, все нормально было.

— Это все равно вот, что вы рассказываете истории, что Богдан рассказывает истории, вот как-то… Вот наше поколение все равно куда более мягкое. Мы на такое вряд ли были способны. Я вот смотрел там выпуски ребят, которые путешествовали на товарном поезде и так далее, ну это не как культура, а как контент. Человек от захотел снимать поезда и снимает. А у вас это прям…

— Ну так надо было. Как иначе ехать? Иначе сиди на месте. На нормальный поезд денег нет. Вот можно так ехать, можно никак.

— Невероятно вообще очень в такое время быть.

— А обратно я тогда до Екатеринбурга я доехал из Новосиба там уже один. А из Екатеринбурга я поехал, у меня чего-то было 22 рубля на кармане. Ну и барахло мое, рюкзак-колобок. Ну и я думаю: «Ну ладно, как-нибудь до Москвы доеду». Выхожу на трассу, поехал, поехал, ну, когда приехал у меня в кармане было 29 рублей. Меня кормили по дороге, и водитель пятёрку один подарил.

— Общаясь с Николаем Семеновичем Лахтуровым, ну он рассказал, как лицей строился, я зарекся написать про это сериал. Ну, потому что такие истории должны знать люди. Как они с Вергуновым там на последние гроши, подкупая охранников для занятия, сделали вот такую вот вещь, которая… Люди обычно институт вспоминают, а вот вы, даже человек не учившийся в лицее, вспоминаете лицей. Ну, то есть, место абсолютно магнетическое, абсолютно невероятное. И даже с точки зрения преподавательской этики, это огромный поступок, сделать такое место. Благодаря свободе, но вопреки всем другим обстоятельствам.

— Да, и там же была 220 аудитория, в которую педагоги не заходили, ну кроме руководителя турклуба. Там же, чисто сами лицеисты тусили. Ну понятно, что при преподавателях так себя ведешь, а без него, свободнее как-то иногда. И специальное место, где сами педагоги решили туда не ходить, чтобы лицеисты друг с другом общались. Ну это удивительно.

— Я просто думаю, как вот эти все истории с путешествиями туда вот вписать. Есть конечно мысль сделать… Ладно, расскажу сначала. Мама Богдана рассказала, что Богдан до лицея был умным, но не особо примечательным ребенком. Ну типа был каким-то таким странным по-своему, ну ребенок и ребенок. А в лицее вот его проперло. И вот лицей его прям раскрыл. И точка, с которой, как говорит мама Богдана, он прям вот поехал по-своему, вообще ни на кого не оглядываясь — это когда его мама отпустила в Архангельск автостопом с руководителем клуба…

— с Махачевым.

— С Махачевым Денисом, да. И вот вы ещё историю про товарный поезд рассказали. Вот я… Может их все скомпилировать.

— Может быть, сдается мне, что я это все ещё вычитывать буду.

— Не, ну кстати, а почему нет?

— Так я Богдановские вещи всякие очень много вычитываю. Ну для Богдана.

— Для Богдана?

— Ну да. Ну есть у него какой-то текст, интервью там какое-нибудь, ну корректура-то нужна. Кто лучше меня сделает?

— Справедливо.

— Корректор я очень хороший. Прям супер.

— Ну сейчас я книгу доделаю. Ну через полгода она будет уже. Надеюсь я на это. Вроде хорошо оно идет. Останавливаться не собирается. Посмотрите.

— Думаю, что так и будет.

— Ну если вы корректировать будете — будет здорово.

— Ну, а кто ж будет-то? Е. Б. Ж., как говорил Лев Толстой, то есть, «если буду жив».

— У меня просто как бы шутка, что у меня за русский в школе трояк был, я его не особо-то посещал, не любил. У меня математика с геометрией были любимыми предметами. И как я оказался на сценфаке? Это такая воля судьбы: русский язык я не любил, но всегда писал. Слово любил, язык нет. Вот что-то написать я могу, а именно банально грамматика — это…

— Для этого мы и существуем. За это нам деньги и платят.

— Меня успокаивает мысль, что Пушкин умудрялся сделать пять ошибок в одном предложении. Я такой: «Ну, если Пушкин делал пять ошибок в предложении, то я наверное могу себе позволить…»

— Ну это некоторая легенда. Я чет не уверен, что Пушкин 5 ошибок делал в предложении. Он довольно грамотно писал, насколько я помню.

— А это с воспоминаний Жуковского я прочитал какую-то вырезку

— А, ну может быть, Жуковский зря не скажет, может, так и было.

— Я, честно говоря, я не с оригинала воспоминаний Жуковского это прочитал, это какая-то вырезка.

— Да нет, Василию Андреевичу-то можно верить, как никак.

— Ну может быть это не правда, не знаю.

— Ну Пушкин он русский язык и сделал, каким мы его видимо, по большому счету. Это действительно один из двух величайших писателей за всю нашу историю.

— Вот удивительно, один человек. Как много может сделать один человек. Сразу вот идею, что русский язык сделал один человек, как-то это все говорят мимо слов. Типа: «Ну придумал язык один человек, че вы паритесь?». Я такой: «Ребят, язык придумал человек!». Невероятно абсолютно.

— Пушкин абсолютно великий у нас. У нас таких два или три человека было настолько великих во всей литературе.

— А кого бы вы ещё назвали?

— Чехова да Сорокина.

— Сорокина?

— Сорокина. Владимира Георгиевича.

— А я все как-то до Сорокина не доберусь. Ну вот теперь доберусь.

— Ну, с «Нормы» уж надо начинать, че уж там, порекомендую.

В 2013 году я перешёл от альбомно-ориентированного прослушивания музыки к песенно-ориентированному. Тогда же я начал создавать этот плейлист.

Сперва я пользовался разделом аудиозаписей в контакте. Потом решил скачать плейлист и с тех пор регулярно пополняю его именно в формате MP3. Качество многих записей не идеальное.

Чтобы сохранить задуманную мной последовательность воспроизведения записей, я пронумеровал файлы по оригинальной системе. Ноль в конце файла мне полезен на тот случай, если я хочу вставить какую-то песню (да хоть несколько) между укоренившимися было двумя. Остальное как-то сложилось исторически.

Начиналась вся подборка с композиции номер 55920. Далее я собирал её вперёд до номера 59570, а затем и в двух направлениях. Довольно быстро я осознал, что русскоязычные песни в дальнейшем будут попадать в свои два блока. Часть из них появилась в этих блоках значительно позже.

Вот эта подборка 55920 – 59570 для меня такое ретро. После неё идёт всякое странное. Преимущественно то, что меня зацепило, но для прослушивания чего мне нужно особое настроение.

И, наконец, всё, что расположено до этой подборки, представляет собой основной плейлист. Ты как-то слышал рандомный его фрагмент. Обычно я включаю эту музыку фоном.

Мне удобно пользоваться этой несколько шелдонианской конструкцией. Например, удалять или переносить в далёкие закрома то, что разонравилось или просто неуместно.

В этом году я почувствовал, что пора зафиксировать имеющуюся версию плейлиста. Да и пополняться он стал заметно реже по не вполне очевидным для меня причинам. Что-то в нём явно не идеально, какие-то песни лишние. Зато он довольно увесистый.

Антон Снятковский. 2013 – 2023 Overheard Years