Нахуя мне этот секс-то?
Я вгрызаюсь в тело текста.
Культура — это палимпсест,
Один посрёт — другой поест.

Встану рано поутру,
О Хайдеггера хуй потру.
А потом пойду посру,
Сёрлем жопу подотру.

Я — Жене, а ты — Батай,
Скорей за хрен меня хватай.
Все Лаканы и Гваттари,
Все за хрен меня хватали.
Я — Батай, а ты — Лакан,
Пойдём скорей плясать канкан.

Вспомни Фрейда —
Он еврей, да?
А. Ф. Лосев —
Он философ?

Подорога, Подорога,
Ты за хрен меня потрогай.
Вообрази, что я — Батай,
И за хрен меня хватай.

Как у дроли восемь дыр,
Её трахает весь мир.
А в другие две дыры —
Виртуальные миры.

У милёнка мудрый вид,
Он мудрее всех Деррид.
Мы послали Дерриде
Его варёные муде.

Говорят, что Жиль Делёз
Жил без почек и желёз
И на память Дерриде
Подарил свои труде.

Как у Жака Деррида
Вместо хуя — борода,
А заместо бороды
Три огромные пизды.

Шёл по улице Фассбиндер,
На хую вертел цилиндр,
А навстречу шёл Селин —
Тащи скорее вазелин.

Как-то вышел Жан-Поль Сартр
Прогуляться на Монмартр,
А навстречу Марк Шагал
Брёл по улице, шакал!

Как у Жака Дерриды
Различения следы.
К нему приехали друзья —
Наследили дохуя.

Как у Жака Деррида
Вдруг не стало переда,
И ученый крикнул: «Уй,
Фаллогоцентризму — хуй!».

Как-то Рыклин вдруг рыгнул —
Попал кому-то в задницу.
Тот поднял с земли свой жезл
И выеб горе-пьяницу.

Вот интересно. Расскажи-ка, дед Семён,
всегда ли было это ощущенье
последних и ужаснейших времён.
Когда на Патмосе писалось «Откровенье»,
оно уже, конечно, было. Но
скажи-ка, деда, было ли оно
совсем ещё тогда, давным-давно,
когда за поколеньем поколения
ещё не окультуренных людёв
акриды собирали и корения,
охотились на бурых медведёв,
питались окунями и лососями,
не задавались глупыми вопросями,
варили зелья, хлебушек пекли,
лечили хвори мазями и травами,
а также заклинаньями корявыми
и жертвоприношеньями кровавыми.
Не много было их на пядь земли,
хватало места всем на белом свете им.
Привычно и послушно дни текли
тысячелетье за тысячелетием,
и каждый день похож был на другой.
Так, дедушка, скажи нам, дорогой,
когда же появился этот ужас,
ну всё, ку-ку, ребята, Рагнарёк?
И этот ужас был ещё к тому же-с
предчувствием, что всяк отмерен срок,
и ко всему приставлена граница,
не бесконечен поколений путь,
и этот век не будет вечно длиться,
и этот мир пройдёт когда-нибудь.
Когда мы стали видеть это, діду?
Когда мы стали это понимать?
Когда-то мир казался лёгким с виду,
и были дни просты: хорька поймать,
сварить и съесть. Потом найти другого,
такого же, похожего хорька —
и думать, что нашли того зверька,
который был до этого проглоченным,
но как-то возродился из костей,
и тоже съесть. А есть хотелось очень.
Потом зачать и народить детей.
И в этом, на манер круговорота,
вся жизнь была: поесть, поспать, попить,
опять детей зачать и вновь родить.
Ну и, конечно, древняя работа,
которая была им всем нужна:
рыбалка, собирательство, охота,
порой с соседним племенем война.
Вдруг — нате вам, какого-то рожна
Вмиг время разомкнулось, стало вектор.
В простой системе (человек; хорёк)
откуда ни возьмись — Ахилл и Гектор,
и прочие, а там и Рагнарёк
расколет мир на мелкие частицы,
невидимые даже в микроскоп.
И толком не успеем мы проститься,
когда в конце концов нам скажут «Стоп!
Команда всем процессам — прекратиться
и схлопнуться!». Вот так.
А после — хлоп, и тишина!
Так что же там случилось?
Какая кошка с мышкой разлучилась?
Откуда взялся этот тарарах?
Когда и почему в иных мирах
судьбина человечества решилась?
Иль где-то человечество ошиблось
и получило трепет, боль и страх
себе в неотчуждённое наследство?
Тысячелетиями длилось детство,
как долгий сон. Так кто ж нас разбудил
и тотчас же с размаху нас всадил
в сей новый грунт, где мы произрастаем
подобием космических семян?
Ну так и вот, скажи нам, дядя Сеня,
Откуда взялось это осюсеня
последних и ужаснейших времян?
И, главное, что делать детям бедным?
Когда, и чем, и как ответить нам
всем этим пресловутым времянам,
всегда ужасным и всегда последним?
Что делать нам? Что делать нам?
Что делать нам в ответ на это, дед?
Дай нам ответа! Не даёт ответа.
Ну почему? Да потому что нету!
Стоит вопрос, скучает по ответу.
И дольше века длится Рагнарёк
забвенья, энтропии и насилья,
и песенку в трофейном кинофильме
тихонечко поёт Марика Рёкк:
«In der Nacht ist der Mensch nicht gern’ alleine,
denn die Liebe im hellen Mondenscheine,
ist das schönste, Sie wissen was ich meine...»
Никто не хочет ночью быть один,
Зане любовь при светлом лунном свете
прекраснее всего, что есть на свете...
Вы поняли, о чём мы тут трындим,
во-первых, во-вторых, и как бы в-третьих.
«...einesteils und andrerseits und außerdem...»

Еврейская вера ди так, и так, и так, —
надо рано уставать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
мо́йде-а́ни засказать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
нейгл-ва́сер отливать.

Нейгл-ва́сер отливать
и в бейс-а-ми́дреш побега́ть.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
и в бейс-а-ми́дреш побега́ть.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
Та́лес ун тфи́лин надевать.

Единому Неведомому душу предавать,
и никогда глаза не закрывать,
и всё, что происходит, до конца осознавать.
Ничего не признавать
конечной истиной.
Во всём сомневаться,
нигде не попадаться
ни в какую
ловушку смысловую,
ни в какой
понятийный капкан —
так учит Ленин
и дедушка Лака́н.
Надо Жи́жека читать,
переводить «Границу»,
не лениться
самим поменять
всё то, что измениться
должно, и сотворить самим
то, что хочет сотвориться.
Не ждать, пока другие
наше дело сделают за нас!
Ещё вчера было рано,
завтра будет поздно,
надо здесь и сейчас
осознать себя как класс.
Конкретный анализ
конкретных обстоятельств,
чувство момента.
Отбросить сантименты,
эти лю́ли да люли́ —
они как сладкие пилюли
для идейно отсталых дурачков.
А мы,
мы смотрим на мир
без розовых очков,
но и без чёрных, упадочных очков.
Можно быть реалистом,
при этом оптимистом.
Можно будущего ждать,
но не мечтать
и на кофейной гуще не гадать,
сотворять судьбу свою самим,
прямым
действием своим,
конкретным,
иногда даже незаметным,
но это делает тебя бессмертным.
Тогда
практика победы —
это знали наши деды,
и они победили,
себя освободили.
Мы пойдём
их путём,
свободу обретём,
будем песни распевать
и рюмку водки наливать.

Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
рюмку водки наливать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
л’хаим л’хаим выпивать.

The Jewish religion is this and this and that —
very early to get up.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
very early to get up.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
to pour some water on your fingertips.

Pour some water on your fingertips
and don’t forget to say the morning prayer with your lips.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
to say the prayer with your lips.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
and to the synagogue to run.

To the synagogue to run,
tales and tefillin to put on.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
tales and tefillin to put on.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
and dedicate your soul to the Unknown and Single One.

Единому Неведомому душу предавать,
и никогда глаза не закрывать,
и всё, что происходит, до конца осознавать.
Ничего не признавать
конечной истиной
в единственном числе,
ведь истин
бесконечно много
есть у Бога.
Даже если нету Бога,
на Земле есть очень много
конкретных частных истин,
производных от событий, ситуаций,
не похожих ни на что другое,
кроме
самих себя.
А мы похожи:
я на тебя,
ты на меня,
похожи друг на друга.
Различий между нами
бесконечное число,
нам повезло.
Если ты читал Бадью́,
то ты читал о верности событию́,
которое приходит в жизнь твою
и делается для тебя
моментом истины твоей.
И ты тогда живи по ней,
не забывай, не предавай,
глаза не закрывай,
смотри на истину твою.
И я с тобою тоже буду вместе
смотреть на эту истину твою
и петь эту песню.
Давай-давай-давай,
продолжай идти,
продолжай идти.
Продолжай идти,
хотя другие есть пути,
но ты
продолжай идти,
продолжай идти.
Продолжай идти туда, куда
ты захотел идти тогда,
когда всё стало по-другому.
Принимай за аксиому
эту истину твою,
такую частную,
конкретную,
кому-то непонятную,
кому-то незаметную,
но для тебя единственную,
любимую, заветную, бессмертную,
радостную, светлую.
Продолжай идти,
продолжай идти.
Продолжай идти,
не поддавайся ни обману,
никакому ни дурману,
ностальгиям и утопиям,
ни подобиям, ни копиям
той истины, которую ты любишь,
и бессмысленным попыткам превратить её
в закон для всей Земли.
Ведь эти лю́ли да люли́ —
как сладкие пилюли
для уставших жить и двигаться вперёд,
как зов для тех, кто верит, что умрёт,
а мы не будем умирать,
мы будем жить и продолжать
идти туда, куда мы шли,
куда мы захотели
идти,
чтобы достигнуть цели,
и мы тогда увидим, что вдали,
что впереди,
ты только никогда не уходи,
продолжай идти,
продолжай идти,
продолжай идти — политика победы,
это знали архимеды,
и ромео, и джульетты,
и революционеры,
те, которые боролись с богачами,
и поэты настоящие —
овидии, лукреции,
вергилии, горации, —
которые имели за плечами
не одни лишь только травмы и фрустрации,
но и реальные события,
любовные соития,
научные открытия,
могучие стихи и песни.
Мы не стоим на месте,
добро важнее зла,
любовь сильнее смерти,
она уже пришла.
Мы не умрём,
границу перейдём
и будем песни распевать
и рюмку водки наливать.

Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
рюмку водки наливать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
л’хаим л’хаим выпивать.

Текущее настроенье и так, и так, и так, —
надо рано уставать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
Фейсбук-статус поменять.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
все нотификейшены прочитать.

Все нотификейшены прочитать,
в фотках теги разрешать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
в фотках теги разрешать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
тыщу лайков оставлять.

Тыщу лайков оставлять,
в контакты друга добавлять.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
в контакты друга добавлять.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
фотки кошек размещать.
Мяу!
Фотки кошек размещать,
в чате смайлик посылать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
в чате смайлик посылать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
сто имейлов прочитать.

Сто имейлов прочитать,
все апдейты загружать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
все апдейты загружать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
и компьютер перезагружать.

В систему интернета свои мо́зги погружать
и никогда компа не закрывать,
и всё, что происходит, в интернете узнавать.
Ничего не признавать
конечной истиной,
ведь истину
ни ты, ни я
не можем обнести стеной,
разметить мелом:
это красным, это белым,
это правым, это левым,
это вашим, это нашим,
это старшим, это младшим,
это тонким, это толстым,
это братьям, это сёстрам,
это детям, это взрослым,
это людям, это монстрам,
это этим, это тем.
Как много тем
на свете острых есть, и мнений,
и моментов истины,
но тем не менее есть мнение,
что мир единый,
это значит то, что истина одна,
и если кто-то знает, где она,
то это не она,
а даже если и она,
то есть другая сторона.
И мы с тобой
стоим одной ногой
на стороне другой,
другой ногой
на стороне одной.
Давай скорее, дорогой
любимый филосо́ф,
за это выпьем соф-коль-соф,
ведь мы сюда для этого пришли.
Ведь эти лю́ли-да-люли́ —
как сладкие пилюли
для тупых бессмысленных людей,
рабов своих, а в сущности — чужих идей.
А нам не надо никаких таких идей,
никаких люлей,
нам и без них и лучше жить, и веселей —
политика победы!
Это знали сыроеды,
когда ели сыр!
Но почему?
Да потому,
что есть только один мир,
есть только один мир,
всего одна вселенная,
такая густо перенаселе́нная,
что скоро в ней не хватит дыр на всех на нас.
И мы тогда поедем жить на Марс —
так учит Ленин, Маркс,
так учит Дарвин Чарльз,
так учит Вебер Макс,
так учит краткий курс.
Вперёд!
На старт, вниманье, марш!
На Марс летим, ура!
Там будет всем дыра!
И мы туда придём,
границу перейдём,
и там и будем жить,
и с монстрами дружить,
и песни распевать,
и рюмку водки наливать.

Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
рюмку водки наливать.
Эх, лю́ли, лю́ли да люли́,
л’хаим л’хаим выпивать.