Брак — это всегда запутанная, хитрая штука, и как бы здорово это ни бывало порой, очень непросто сделать, чтобы так оставалось всегда. В некотором смысле это очень напоминает фамильные золотые часы, которые отец подарил тебе на окончание школы. Ты обожаешь на них смотреть и владеть ими, но они совсем не похожи на те жидкокристаллические за двадцать долларов, из пластика и резины, за которыми не надо следить, чтобы они всегда показывали точное время.

А своё золотое сокровище, чтобы оно шло точно, тебе приходится каждый день заводить и постоянно подводить стрелки, а чтобы почистить — изволь нести к ювелиру.. Эти часы прекрасны, это ценный раритет, но резиновые показывают время точнее без всяких забот. Проблема с двадцатидолларовыми часами лишь в том, что в определённый момент они вдруг останавливаются. И тогда остаётся лишь выбросить их и купить новые.

Ключи, отпирающие сердце, сделаны из смешного материала: вылетевшая ни с того ни с сего, ниоткуда, обезоруживающая фраза; некая особенная походка, от которой у тебя кружится голова; то, как женщина напевает в одиночестве..

По-моему, наше поколение всё ещё не привыкнет к тому, что в меню секс переходит из главных блюд в разряд закусок.

Внутри нас есть что-то для спасения всех, просто нужно очень глубоко забраться. Бог даёт нам сборную модель, полный комплект деталек, но без инструкции. Это наша задача — найти, что к чему подходит.

Джонатан Кэрролл, «Сон в пламени»:
Врачи шутят: Редкие случаи бывают редко.

Н. С. Лахтуров:
Достаточно маловероятное событие невозможно.

— Такой вещи, как самоубийство, вообще не существует. Неужели ты думаешь, что у человека есть выбор, расстаться с жизнью или нет? Мы даже не знаем, как жить-то толком. Думаешь, Бог позволил бы нам самим выбирать, жить дальше или нет? Да это было бы всё равно что сдавать выпускные экзамены в самый первый день занятий в школе!

— А как же тогда самоубийцы?

— Они как дети, которых вызвали с урока в кабинет директора. Тебе кажется, что ты знаешь, почему тебя вызвали — но ошибаешься.

Когда почувствуешь, что волны безумия начинают захлёстывать тебя с головой, сосредоточься на слове, на любом слове, имеющем хоть малейшее отношение к тому, что ты чувствуешь, и повторяй его снова и снова, пока тебя не начнёт от него тошнить. Сосредоточься на нём до такой степени, чтобы забыть обо всём остальном. Слово может быть каким угодно — главное, оно должно быть хоть как-то связано с твоим безумием. В этом случае твой мозг не подумает, будто ты пытаешься его перехитрить. Он просто решит, что ты хочешь немного позабавиться.

В день выхода на экраны фильма становится ясно: дело сделано и остается только сидеть и ждать, как твою работу примет зритель. В театре же премьера — лишь начало.

Сначала она влюбилась не в него, а в его бесконечное терпение.

— Эй, мистер, у вас сын умер!

— Хорошо. Когда похороны?

Я могу дышать, только когда вы улыбаетесь, а если рассмеётесь, то это придаст мне столько энергии, что я смогу не есть два дня.

Лучшее средство для поднятия духа – пойти и купить себе что-нибудь экстравагантное.

В своё время он был бригадиром рабочих на киностудии, но подлинным его призванием в этой жизни было совать свой нос в чужие дела.

— Расскажи-ка мне поподробнее об этих анализах.

— Ну, они то что-то выкачивают из тебя, то что-то тебе вкачивают. Они разглядывают твои внутренности так, будто это видеоигра, но, заканчивая её, никогда не говорят тебе, кто выигрывает. Ты пьёшь какую-то дрянь, от которой твои кишки начинают сверкать, как Лас-Вегас, а потом тебе говорят, что ты можешь отправляться в сортир и спустить свой Лас-Вегас в унитаз. Это и унизительно и страшно, но хуже всего становится, когда они, наконец, всё же показывают тебе твои снимки или ещё что-нибудь, а ты ни бельмеса не понимаешь. Ты чувствуешь себя полным идиотом, поскольку на снимках твое тело, только ты его не узнаешь. Тебе не остается ничего другого, как верить тому, что покровительственным тоном рассказывают тебе о происходящем в твоём несчастном измученном теле врачи. Тебе отчаянно хочется понять, и, когда они начинают объяснять, ты сосредотачиваешься изо всех сил, но всё равно ничего не улавливаешь. Они говорят «гемоглобин» и «уровень лейкоцитов», и ещё кучу всего такого, твой мозг замыкается, и ты вообще перестаешь что-либо понимать. Но они чувствуют даже и это. Поэтому перестают пользоваться медицинскими терминами и начинают разговаривать с тобой, как с умственно отсталым.

Мёртвые любят тебя.

— Он умер, надеясь на что-то. Счастливчик. У него была главная роль в спектакле. И её ему дал ты, Уэбер. Ты дал ему его последнее будущее.