Образец всех последующих демократий в конце концов нанёс себе поражение тем, что афинянам легче было идти на смерть, чем спросить себя о целях своих войн.

Когда политика начинает отражать войну, это говорит лишь о том, что какой-то из высоко забравшихся «ежей», будь то Ксеркс или Наполеон, влюбился в войну и сделал её самоцелью. Такие способны остановиться только тогда, когда они полностью обескровлены, так что кульминационный пункт их наступления — поражение, наносимое ими самим себе.

Благодаря оксфордской вечеринке, фрагменту из Архилоха и эпосу Толстого, Берлин нечаянно открыл два лучших приёма, позволяющих оставить неизгладимый след в области мысли. Первый — выражайся в дельфийской манере — известен всем прорицателям с незапамятных времен. Второй — по примеру Эзопа, сделай выразителями своих идей животных — и они станут бессмертными.

Образовался разрыв между изучением истории и построением теории, хотя для соотнесения целей со средствами нужно и то и другое.

Историки, понимая, что в их науке наиболее плодотворны исследования в специальных областях, обычно избегают обобщений, без которых не бывает теории: тем самым они лишают себя способов упрощения своей сложной материи, которые позволяют нам ориентироваться в ней.

Теоретики, которым хочется, чтобы их воспринимали как «учёных», исследующих общество методами точных наук, стремятся к «воспроизводимости» результатов: это приводит к упрощению сложных вещей ради предсказуемости.

Оба этих лагеря не учитывают взаимосвязи между общим и частным — между универсальным и локальным знанием — составляющие основу стратегического мышления.

Кроме того, представители обеих групп слишком часто плохо пишут, усугубляя недостатки метода невнятностью изложения.

В большинстве жизненных ситуаций мы делаем выбор инстинктивно или почти инстинктивно. Но с ростом наших полномочий и влияния на людей мы больше задумываемся о собственных действиях. Когда за вами наблюдает много людей, действие становится публичным действом. Теперь уже важна репутация, а это ограничивает свободу действий. Лидеры, добравшиеся до вершины, могут становиться пленниками собственного превосходства, оказываясь запертыми в границах роли, из которой уже не могут выйти.

Близорукий Артабан видит прямо перед собой столько вещей, что его врагом становится само их многообразие. Дальнозоркий Ксеркс видит только дальнюю перспективу, где устремления совпадают с возможностями: такая простота — это прожектор, который освещает ему путь. Артабан постоянно меняет свое мнение. Цель его поворотов и зигзагов, как и у Одиссея, — привести его домой. Ксеркс, пересекая Геллеспонт, становится Ахиллом. Его единственным домом станут будущие повествования о совершенных им деяниях.

Рассчитывать на стабильность — верный способ оказаться среди руин.