— Вы совершенно необыкновенный человек.

— Благодарю вас.

— Мне хотелось бы видеться с вами, когда вы меня отпустите, вы мне очень интересны.

— Как звери в зоопарке?

— Просто я хочу вас понять.

— Вам это никогда не удастся. — Должен признаться, мне нравилось в этих разговорах, что я кажусь таким непонятным, таинственным. Пусть видит, что не всё на свете ей доступно.

— Думаю, вы правы.

— Вы представляете собой совершеннейший пример мещанской глупости. В жизни ничего подобного не встречала.

— В самом деле?

— Да, в самом деле. Вы презираете тех, кто принадлежит к высшим кругам, за их снобизм, за высокомерный тон, за напыщенные манеры, верно ведь? А что вы им противопоставляете? Мелкое тщеславие, любование собой, тем, что не позволяете себе неприличных мыслей, неприличных поступков, неприличного поведения. А вы знаете, что всё великое в истории искусства, всё прекрасное в жизни фактически либо оказывается тем, что вы считаете неприличным, либо рождено чувствами, с вашей точки зрения совершенно неприличными? Страстью, любовью, ненавистью, истиной. Вам это известно?

— ..Я не могу выйти замуж за человека, который мне не близок ни в чём. Понимаете, я должна чувствовать, что могу принадлежать ему целиком, так же, как и он мне. Умом, сердцем, телом.

— Я весь принадлежу вам.

— Да нет же! Близость должна быть обоюдной. Оба отдают себя и оба принимают этот дар. Вы не можете принадлежать мне, потому что я не могу принять вас. И не могу ничего дать вам взамен.

— Мне ведь не много нужно.

— Я знаю. Вам нужно лишь то, что я отдаю независимо от воли и желания. То, как я выгляжу, как говорю, как двигаюсь. Только ведь это — не вся я. Я ведь могу еще дарить и дарить. Но не вам, потому что я не люблю вас.

Когда я впервые познакомилась с ним, я всем и каждому твердила, какой он замечательный. Потом наступила реакция, я решила, что глупейшим образом создаю себе кумира, словно экзальтированная девчонка-школьница. И ударилась в другую крайность. Всё это было слишком эмоционально.

Потому что он заставил меня измениться гораздо сильнее, чем Лондон, значительнее, чем Училище Слейда.

Не просто потому, что он гораздо лучше знает жизнь. Что у него такой огромный художнический опыт. Что он широко известен. Но потому, что он всегда говорит то, что думает. Точно выражает свои мысли. И заставляет думать меня. В этом — самое главное. Он заставляет меня усомниться в себе. Как часто я не соглашалась с ним! А неделей позже, в разговоре с кем-нибудь другим, я ловила себя на том, что аргументирую его аргументами, сужу о людях по его критериям.

Он словно соскоблил с меня всю мою глупость (ну, во всяком случае, хоть какую-то ее часть), мои дурацкие, легкомысленные, суетные представления о жизни, об искусстве. Мою «надмирность». Я стала совершенно иной после того, как он заявил, что терпеть не может женщин «не от мира сего». Я и выражение это впервые услышала от него.

Я люблю женщин, люблю женское тело, мне нравится, что даже самая пустая, вздорная бабёнка превращается в прекрасную женщину, когда с неё спадает одежда, когда ей кажется, что она совершает решительный и ужасный шаг. Все они так думают в первый раз.

Болезням бесполезно сообщать, как они называются.

Всего три слова. Я люблю вас. Они прозвучали так безнадёжно. Будто он сказал: «Я болен раком». Вот и вся его сказка.

В небесах — пусто. Чистые, прекрасные, но совершенно пустые небеса.