Управление нужно, когда вы строите систему из ненадежных элементов.

Информация только тогда информация, когда она закладывается в определенные ячейки.

Чем определяется приемлемость или неприемлемость наших представлений? Не тем, что они перестают работать на практике. Мысль Маркса часто совершенно извращают, когда ссылаются на свою частную, отсталую практику. Это просто бездельники, которых надо «отстрелять из рогатки».

Маркс говорил совершенно другую вещь: критерий истины — общественно-историческая практика. А общественно-историческая практика — это не практика на вашем строительстве или в нашем университете. В общественно-исторической практике есть такой закон: появилось новое, более мощное — следовательно, все остальное морально устарело. Мертвецы бродят среди нас: устаревшее может сто, двести лет жить, бродить, пыхтеть, кряхтеть. Но на уровне культуры говорит: простите, это всё устарело уже сотни лет назад.

Так что частная практика ничего не определяет.

Сознание не идёт от заблуждения к истине. Оно идёт от одной исторически значимой истины к другой исторически значимой истине. Если кто-то сумел подняться, аккумулировать прошлый опыт, снять его и продвинуться дальше — он сделал мёртвым все остальные представления.

Возьмите ситуацию Галилея. Бессмысленно спрашивать, сколько человек думали так же, как и он, и полагать, что если много, то утверждения Галилея истинны. Против него была огромная мощь перипатетиков, и всего каких-то восемь человек понимали, о чём речь. Но вышла его книга, и скоро от всей перипатетический науки не осталось и следа.

— Смотрите, какая интересна вещь происходит сейчас с числами в школе. Вот я учусь считать. У меня один предмет — я говорю «один», второй — я говорю «два», третий — я говорю «три» и т. д. Вот дети научились считать, надо начинать складывать. Говорят: «четыре плюс..» — и тут ребёнок замирает, и в отличие от работающих по привычке взрослых он говорит, что это неправильно. Один — это был вот этот, два — вот этот, четыре — вот этот; каждый знак обозначал свой объект. А когда мы говорим: «четыре плюс пять», — сколько это будет?

— Два.

— Конечно. Он работает в объектном содержании, поскольку он чётко и ясно усвоил тот смысл, который приписан знакам. А вы, оказывается, уже перескочили и говорите, что «четыре» — это не четвёртый объект, а вся совокупность вместе, которая до того была подсчитана. Для вас понятно, что мы употребляем слово «число» в двух смыслах: философы-математики после полутора тысячелетий работы «допёрли», что есть количественные и порядковые значения числа. Но важно здесь то, что мы подменяем одно другим. И когда начинаем складывать, то «четыре» выступает как знак совокупности, а совсем не как знак четвёртого объекта.

Наука не повторяет поисков объектов, она всё время идёт дальше, и учёный вынужден постоянно отрицать свои прошлые представления, он ищет новое.

Попытка простого решения сложных проблем — это и есть то, что мы называем фашизмом.