Помню, как-то я сказал, что за последние семь месяцев вырос на два с половиной дюйма, и если буду и дальше расти такими темпами, то в год буду прибавлять по четыре и две седьмых дюйма. «Ты что, не знаешь, — обрушилась на меня бабушка, — что в приличном обществе не говорят о долях меньше половины или четверти, это педантизм!»

Мне столько всего возбранялось, что я начал прибегать к притворству и упорно придерживался этой методы до двадцати одного года. Привычка стала второй натурой: что бы я ни делал, я ощущал, что лучше мне об этом помалкивать, и избавиться от этого обыкновения, сложившегося в отроческие годы под гнётом обстоятельств, я так и не смог за всю последующую жизнь. Мной и сегодня владеет безотчётное желание спрятать лежащую передо мной книгу, когда кто-то входит в мою комнату, не говорить, откуда я вернулся, не признаваться, что я делал. Без сознательного волевого усилия я и сейчас не могу побороть свою инстинктивную тягу к скрытности, зародившуюся в ту пору, когда приходилось продираться сквозь рогатки дурацких запретов.

Сидни Уэбб рассказывал мне, что когда он хочет провести через комитет какое-то важное решение, которое не поддерживается большинством, он выносит резолюцию, где спорный пункт упоминается дважды. При первом обсуждении он ведёт долгие дебаты и в конце концов деликатно отступает. Можно ставить десять против одного, заверял меня он, никто и не заметит, что этот же самый пункт упоминается в резолюции второй раз.

Меня очень развеселил тюремный охранник, который пожелал записать сведения обо мне. На вопрос о вероисповедании я ответил «агностик». Он спросил, как это пишется, и со вздохом заметил: «Что ж, религий много, но я думаю, все верят в единого Бога».

Китайцы собирались похоронить меня у Западного озера и воздвигнуть усыпальницу. У меня даже возникло лёгкое сожаление, что этого не случилось, ибо я мог бы превратиться в божество — для атеиста это особая удача.

Тогда я верил, что планировать действия и действовать, чтобы остановить приближающуюся опасность, необходимо сразу, едва она замаячит на горизонте, и ещё больше я верю в это теперь.