Я оказался на заснеженной горе какого-то горнолыжного курорта. На соседнем склоне стояло шале, украшенное огромным числом новогодних леденцов, мишек, гирлянд, снежинок и ёлочных игрушек. Что было между нами — неясно, так как всё скрывал плотнейший туман. Я понимал: для того, чтобы добраться до шале, надо прыгнуть с горы и разбиться, тогда я сразу возрожусь сверху. Что, собственно, я и сделал.
В полёте, правда, осознал, что это не шале, а какой-то уродливый двумерный памятник, висящий высоко в воздухе. А на том месте, где я только что стоял, висела тень жуткого двумерного же пугала.
Я очнулся, вылетев из детского рисунка, лежащего рядом с По: карандашное изображение «человечка» и «домика» на белом листе бумаги. По спросила меня, понравилось ли мне на её рисунке. Удивлённый, я переспросил, о чём она. Она пояснила, что стала королевой снов, что научилась помещать на рисунки души спящих людей. И тогда они видят не то, что там в реальности изображено, а то, что По хотела нарисовать.
— Одна проблема: люди там почему-то кончают жизнь самоубийством и выбираются наружу, — с грустью добавила По.
Но девочка решила проблему. Она показала мне новый рисунок: солнышко, цветок, море с корабликом. А слева сбоку какая-то… квадратная клякса? Она слегка подёргивалась; знаете, как подрагивало изображение на старых кинескопах телевизоров.
— Это душа человека?
— Папа, ты что, не видишь? Это же рисунок спящей мамы. Я перенесла душу не на рисунок, а в сон спящей мамы на рисунке. Теперь оттуда нельзя выбраться, ведь мама на рисунке не проснётся. Значит, и выпрыгнуть из рисунка будет нельзя.
Дальше я попытался уничтожить рисунок, чтобы освободить душу, но очутился в овощной лавке в Тбилиси. Продавцом там был Эдуард Лимонов, которого я пытался сфотографировать с помощью арбуза для интересного постика.