Господи, дай мне знак, приди ко мне, накажи меня.

Папа, найди меня, я тут, я ем варенье в шкафу. Давлюсь, но дождусь.

Ты говорил не пускать торгашей в храм? Я услышал тебя. Я построил храм с лавками, сауной и шестом для стриптиза. Подай мне знак, приди, накажи меня.

Не воровать? Хорошо, положил воровство в саму основу. Сделал так, что не воровать — это преступление. Я украл всё, хочешь я украду для тебя луну?

Не убий? Я услышал тебя. Мой друг Билл убивал, ты приходишь к нему, несёшь ему свои дары. Я убивал внутри и снаружи, я разрушал старинные города и на них проводил концерты во славу войны.

Я плохой, Господи, дай мне знак, приди ко мне, накажи меня, ведь я купаюсь в крови. Я дарю скакалки безногим, я сажаю за пустые листки бумаги, я сбиваю буквы с надписей «Миру — мир», я штудирую антиутопии в поисках новых идей. Папа, ты учил меня, что самые страшные люди — фашисты. Я сделался одним из них. У меня есть свой блокадный Ленинград, своя Брестская крепость, свои концлагеря, своя свастика, свой бункер. Поговори со мной, накажи меня.

Оказался в центре Харькова прямо перед началом комендантского часа. Понимал, что к Настьке не успеваю, что с моим паспортом меня примут надолго, поэтому нырнул в подвал (под «Маком» на Бекетова). Там стрёмно, вообще нет света, глаз еле-еле различает контуры людей, сидящих у стен. Короче, как-то сразу понял, что тут устроили что-то типа ночного клуба, где люди участвуют в том, что они называют «вербальным стриптизом».

По одному они выходят в угол и вываливают на слушателей всё говно, что есть на душе. Не плач, а именно черноту всякую. Такая групповая исповедь, но в полной темноте. И поскольку место в самом центре, сюда именно случайные люди попадают каждый раз, никаких завсегдатаев нет, истории не повторяются.

В Варне ночью был шторм, я просыпался и вновь засыпал — и каждый раз попадал туда, в темноту, к липким голосам из темноты. Было много всякого. Мне запомнился какой-то парень, которого родители застукали, когда он трахал куклу Минни-Маус.

А ещё был этот непонятный человек, который рассказывал, что в попытках достучаться до Бога он отказался от человечности, погружаясь всё глубже и глубже. Чтобы Он пришёл, наказал, рассказал, как правильно, пообщался бы.

Увы, воспроизвести его речь я не смогу, это была такая тягучая словесная вязь. Поэтому только вот какая-то хреновая стилизация.