Подвергнувшись надругательству, она словно вернула себе невинность.

Если на свете и есть что-нибудь тяжелее бесчестья, так это честь, если тебя воспитывают в семье, где всё прекрасно и замечательно за исключением, естественно, тебя.

За десять лет она стала больше похожа на луизианку, чем луизианки, поскольку те не знали, на кого должны быть похожи, а она знала.

Он просто боялся оказаться единственным на всём белом свете питомцем Гарварда, кто потерпит неудачу, и тогда мир рухнет от одного только стыда за него. Что может сделать с человеком такой страх? Превратить в ничто. Он просто теряет способность пытаться что-либо делать, боясь, что мир развалится на атомы, если у него ничего не получится.

— Знаешь, в чём разница между тобой и мной? Главным образом в том, что у тебя всё расплывается, растворяется, превращается в какой-то кисель из скорби. Ах, ах, бедное человечество! Проблема в том, что вы все с вашей католической терпимостью и снисходительной скорбью утратили способность воспринимать различия. Вы любите всё.

Знамение нашей эпохи состоит в том, что происходят поистине страшные вещи, а «зла» как бы нет и в помине. Люди либо безумцы, бедняжки, либо умницы и красавцы, так откуда же зло?

Людям свойственно нервничать, когда кто-то выходит за рамки отведённой ему роли.

Только скажешь людям, что делать, и они это сделают. Надо только знать, что делать. Потому что, как правило, больше никто этого не знает.

Просто прошлое, любое прошлое невыносимо, и дело не в том, что оно жестоко, ужасно, трагично или что-нибудь в этом роде, а в том, что оно бесконечно банально, бессмысленно и бездумно. И самое банальное и скучное в нём — это жестокость. Оно ужасно не потому, что кроваво, а потому что бессмысленно. Оно ничего не значит.