— А сколько их можно сделать?

— Чего?

— Мерзостей.

— Не слишком много, если всё-таки хочешь спать по ночам.

— Десять?

— Может быть, меньше. Если это настоящие мерзости, — немного меньше.

— Пять?

— Ну, скажем, две.. не больше..

— Две?

— Две.

Открытая книга — признак трусости; сидеть, уткнувшись в её страницы, — это единственная возможность не замечать грохочущего за окном мира, — слова, бегущие друг за другом, впитывают в себя грохочущий мир, процеживают его сквозь узкое горлышко тёмной воронки и выливают в стеклянные формочки, называемые книгами, — весьма утончённая уловка, по правде говоря.

А потом наступил вечер, — как всегда в это время, наступил вечер.

Ты не такой, как все, Дэн, — ты делаешь столько вещей, и ещё сколько держишь в голове, и кажется, тебе всей жизни не хватит всё это переделать. Не знаю.. мне жизнь сама по себе казалась такой трудной.. мне казалось: её бы прожить, и всё. Но ты.. кажется, ты хочешь победить её, эту жизнь, как будто кидаешь ей вызов.. как будто ты хочешь одержать над ней блестящую победу.. что-то вроде этого. Странно. Это как будто ты сделал много хрустальных бокалов.. больших.. но рано или поздно какие-то из них разбиваются.. а у тебя уже бог знает сколько разбилось, и сколько ещё разобьётся.. И всё же..

И всё же,
если, например, можно было бы в одно и то же время, в одно и то же мгновение — если можно было бы одновременно сжимать в руке ледяную ветку, делать глоток водки, смотреть на древесного червя, прикасаться к мускусу, целовать губы Джун, открывать долгожданное письмо, смотреться в зеркало, опускать голову на подушку, вспоминать забытое имя, читать последнюю фразу в книге, слышать крик, трогать паутину, слышать, как кто-то тебя зовёт, ронять хрустальную вазу, натягивать на голову одеяло, прощать того, кого никогда не мог простить..

Особенно его восхищала эта чудесная способность: столь долго описывать предмет, название которого впрямую не упоминалось. Маленький синтаксический храм, выросший из зерна стыдливости.

— А ты не знаешь, почему Жан Бербек перестал говорить?

— Об этом и о многом другом он так ничего и не сказал.

Япония — древняя страна. И законы у неё тоже древние. По этим законам двенадцать преступлений караются смертью. Одно из них — доставить любовное послание от своей госпожи.

— Добрый день.

— Добрый день, — ответила Шатци.

— Что будете?

— Два чизбургера и два апельсиновых сока.

— С картошкой?

— Нет, спасибо.

— С картошкой за ту же цену.

— Нет-нет, не надо.

— Чизбургер, напиток и картошка, набор номер три, — сказала девушка за стойкой, показывая на фото позади.

— Замечательное фото, но мы не хотим картошку.

— Вы можете взять двойной чизбургер, набор номер пять, без картошки, за ту же цену.

— За какую цену?

— За ту же, что простой чизбургер с соком.

— Двойной чизбургер стоит как простой?

— Да, если вы выберете набор номер пять.

— Даже не верится.

— Значит, набор номер пять?

— Нет. Простой чизбургер каждому. Не двойной.

— Как хотите. Но вы зря теряете деньги.

— Неважно, будьте так добры.

— Значит, два чизбургера и два апельсиновых сока.

— Отлично.

— Что на сладкое?

— Хочешь пирожное, Гульд?

— Да.

— И одно пирожное, пожалуйста.

— На этой неделе, если вы берёте сладкое, одна порция бесплатно.

— Спасибо, не надо.

— Вы должны взять, у нас такое правило.

— Не надо, я не люблю сладкого.

— Я должна вам его дать.

— В смысле?

— Это специальное предложение. Действительно на этой неделе.

— Я поняла.

— Значит, я должна вам его дать.

— Что такое «должна», если я не хочу, я не люблю сладкого, я совсем не хочу растолстеть, как Тина Тёрнер, я не хочу носить колготки размера XXL, что, я должна ждать ещё неделю, чтобы съесть один чизбургер?

— Вы не обязаны ничего есть. Вы можете взять сладкое и не есть его.

— А что тогда?

— Выбросить.

— ВЫБРОСИТЬ? Я ничего не выбрасываю, можете выбросить сами, давайте, берёте и выбрасываете, о’кей?

— Я не могу, меня уволят.

— Черт побери..

— Здесь очень строго.

— Ладно, о’кей, хрен с ним, давайте пирожное.

— С сиропом?

— Без.

— Это бесплатно.

— Я ЗНАЮ, ЧТО БЕСПЛАТНО, НО Я НЕ ХОЧУ, ЯСНО?

— Как скажете.

— Без сиропа.

— Со сливками?

— Со сливками?

— Если хотите, то со сливками.

— Но если я не хочу пирожного, какого хрена вы думаете, что мне нужны СЛИВКИ?

— Я не знаю.

— А я знаю: без сливок.

— И для мальчика тоже?

— И для мальчика тоже.

— Хорошо. Два чизбургера, два апельсиновых сока, пирожное без всего. Это ваше, — добавила она, протягивая Шатци два пакетика чего-то из прозрачной бумаги.

— Черт побери, а это что?

— Жвачка, это бесплатно, внутри начинка из сахара, если красная, вы выиграли двадцать жвачек, а если синяя — набор номер шесть. Если начинка белая, вы съедаете ее, и все. Правила написаны на обёртке.

— Простите, минуточку..

— Да?

— Простите, э-э..

— Да.

— Предположим невозможную вещь, что я беру эту жвачку, хорошо?

— Да.

— Предположим совсем невозможную вещь, что я ее жую минут десять и нахожу синюю начинку.

— Да.

— Тогда я вам отдаю ее, всю обслюнявленную, и вы кладете ее сюда, и даете набор номер шесть, вкусный, горячий, поджаренный?

— Бесплатно.

— А когда, по-вашему, я съем её?

— Сразу же, я думаю.

— Я хочу чизбургер и апельсиновый сок, ясно вам? Понятия не имею, что мне делать с тремя макчикенами, картошкой, кукурузным початком в масле и одной кока-колой. ЧТО МНЕ, ЧЁРТ ПОБЕРИ, ДЕЛАТЬ С ЭТИМ?

— Обычно все это едят.

— Кто, кто ест? Марлон Брандо, Элвис Пресли, Кинг-Конг?

— Люди.

— Люди?

— Да, люди.

— Послушайте, сделайте одолжение.

— Конечно.

— Вы заберёте у меня эту жвачку.

— Я не могу.

— Вы отложите их для первого толстяка, который появится, ладно?

— Я правда не могу.

— Чёрт побери..

— Мне очень жаль.

— Вам очень жаль.

— Правда.

— Дайте мне эту жвачку.

— Она ничего на вкус. С папайей.

— С папайей?

— Это такой тропический фрукт.

— С папайей.

— В этом году очень популярно.

— О’кей, о’кей.

— У вас всё?

— Да, дорогуша, у нас всё.